Бог, которого не было. Красная книга - страница 7

Числитель оказался внизу дроби, мусорный ветер, дым из трубы; а все оттого, что станцию «Телецентр» еще не построили, и время расползалось по швам, и не важно, кто из нас раздает; все пошло наперекосяк из-за того, что падал теплый снег, а мы любили ловить ветра и разбрасывать камни; скрипка и немножко нервно; камни падают в лужу, но нет ни всплеска, ни кругов, это потому, что распалась связь времен, а век расшатался, и время сорвалось с петель и скособочилось; а моя смерть разрубит цепи сна, ведь мы живем для того, чтобы завтра сдохнуть; скрипка и немножко нервно; завтра не будет, говорит мне Иерусалим, здесь вообще никогда не бывает завтра, ты окружен тенями, и даже когда эти тени – люди, они все равно тени; а может, всё, ну вот вообще всё, – это просто гэдеэровские переводилки, а переводилка – она никогда не знает, куда едет мотоцикл, ее просто наклеили на бак – на «Чезет», ну это если переводилке повезет, а если нет – то на «Яву», и нет ничего, кроме снов и забытого счастья; скрипка и немножко нервно; а сон просыпается, потягивается и продолжается наяву; дует мусорный ветер, лужа волнуется раз, лужа волнуется два, лужа идет рябью, проплывают свитки Торы и обертки от гамбургеров, ветер срывает с меня кроссовки, бейсболку и разум; скрипка и немножко нервно; есть время разбрасывать кроссовки и есть время собирать кроссовки; just do it, вот только время окончательно скособочилось, и вчерашнее солнце на черных носилках несут; дым на небе, дым на земле, дым над водой; and fire in the sky; вместо людей машины, откуда им знать про добро и зло, больное время стонет день и ночь, а я не знаю, чем ему помочь, ой, то есть блядь; скрипка и немножко нервно; моя смерть разрубит цепи сна, когда мы будем вместе.

Кстати, этот самый беспечный рыбак – ну это питерские тусовщики его так прозвали, а в Древнем Китае он откликался на Чжуан-цзы, – так вот, он выпить любил. И в Китае любил, а уж в Питере – в Питере пить, как нам всем известно. А еще он любил поспать. Ну после того, как выпьет, естественно. И вот как-то раз Чжуан-цзы выпил и лег спать. И приснился ему мотылек. И этот мотылек весело порхал, может, даже трахнул по-быстрому какую-то бабочку, а когда проснулся, то очень удивился, что он – не мотылек, а Чжуан-цзы, ну или как его называли в Питере – беспечный рыбак. И никак этот беспечный рыбак не мог понять: снилось ли Чжуан-цзы, что он – мотылек, или это мотыльку снилось, что он Чжуан-цзы. Ну или беспечный рыбак, как его называли в Питере. Это я к чему? То, что я видел в луже, действительно было похоже на сон – вот только я никак не мог понять: сплю я или проснулся. Единственное, что я знал более-менее четко, это – ветер. И еще – снег. Теплый снег и мусорный ветер. И еще скрипка. И немножко нервно. Не знаю, как объяснить. Хотя я вообще не знаю, как это все объяснить: и про снег, и про ветер, и про музыку. Музыки не было слышно, но она была. Она звучала как боль. Фантомная боль и фантомная музыка. Немая фантомная музыка. Музыка сквозь отчаянно стиснутые зубы, наглухо задраенные уши и крест-накрест заколоченные глаза. Музыка боли. Сначала это была музыка молодой боли, а потом боль состарилась. Возможно, это у Иерусалима болела душа. Недаша – она же не зря говорила, что когда тебя трахают – можно просто закрыть глаза, когда тебя ебут – можно просто отключиться, а когда тебе душу, да еще без презерватива – это хуже всего. Тогда и приходится крест-накрест заколачивать глаза и стискивать зубы. А душа – ну после того, как ее без презерватива, – она нет, не в душ. Она гуляет.