Говорят, историю пишут победители. В нашей почти 75-летней гражданской войне победила историческая Россия. Лидером этой революции судьба определила Ельцина, но ельцинское руководство словно стеснялось своей победы. Трактовка происшедшего как-то незаметно была отдана побежденной стороне, а объяснение настоящего – на откуп СМИ, недружелюбным и/или некомпетентным, а главное, почти полностью лишенным, за редкими исключениями, чувства ответственности. Множество журналистов с наслаждением отдались производству чернухи. Этим они создавали алиби своему лизоблюдству ушедших времен и одновременно мстили новой России за то, что эти времена ушли. Провластные СМИ не сложились с самого начала, и это больно ударило по обществу во время событий в Чечне в 1994–1999 годах. Чтобы остановить шельмование армии, власть была просто вынуждена переламывать ситуацию, укрощая наиболее разнузданно антиармейские СМИ, вводя элементы цензуры на ТВ как самом важном информаторе населения (вспомним слова де Голля: «Пусть оппозиция заберет все СМИ, кроме телевидения, а его оставит мне»). Эти «элементы», явно необходимые на момент их введения, почему-то не пожелали уходить, когда надобность в них отпала.
На предложение создать при правительстве группу, которая бы занималась разъяснением реформ, Ельцин ответил: «Вы предлагаете возродить отдел пропаганды и агитации, какой был в ЦК КПСС? Пока я президент, этого не будет». Власть народу ничего не объясняла вообще. Делая вид, что всем и так все ясно, она заложила этим изрядную мину под все наше развитие.
Пораженчество в демократической среде – самая печальная часть наследия 90-х. Его не удалось переломить и в дальнейшем. Вспомним, как нам навязывали идею о «поражении России». Уже несколько месяцев спустя после закрытия коммунистического проекта, не успела улечься пыль, вчерашние номенклатурные товарищи, чьи сладкие партийные карьеры были оборваны на взлете, начали рассказывать, что СССР и советскую власть обрушили внешние силы с помощью внедренной американским ЦРУ агентуры (но не объясняли, почему народные массы не встали живым кольцом на защиту обкомов и горкомов). Винить самих себя товарищи были не приучены, поэтому версия подлого заговора не могла не родиться. Тогда же в этой среде оформилось устойчивое словосочетание «наше поражение».
Товарищи были вправе говорить о своем поражении. Бедняги утратили возможность упиваться такими дивными вещами, как радиоглушилки и железный занавес, «номенклатура» и Главлит, Политбюро и политзэки, «характеристика от треугольника» и партсобрание, шизофреническое двоемыслие и выражение «не больше килограмма в одни руки», соцсоревнование и соцреализм, инструктор райкома по сельскому хозяйству и «невыездной» (нехороший человек), грязь, которую приходилось по осени месить «на картошке», и свобода слова в виде газеты «Правда», спецхраны и спецраспределители, «мудрое руководство» и кумачовые лозунги, «продуктовые заказы к 7 ноября» и гарантированный стукач на каждом курсе, в каждом цеху и взводе.
Те, кому всего этого сегодня не хватает, конечно, вправе рассматривать подобные утраты как свое поражение. Для России же это была победа. Пока мы не осознаем это, атмосфера неверия и пораженчества, хитро внедрявшаяся двадцать лет, не рассеется. У России в мире довольно много соперников, которые будут страшно рады, если мы и впрямь почувствуем себя побежденными, усвоим психологию неудачников, жертв неодолимых мировых заговоров, если у нас опустятся руки и все остальное. Они будут ликовать, если будет сломлена наша воля к действию. Не доставим им этой радости!
