Следом за Иваном Ивановичем появилась его жена, помощница по хозяйству в доме Михаила Ефимовича. Обнявшись, супруги долго плакали, глядя на безжизненное тело близкого им человека.
В начале четвертого зашел полицейский, взглянул на врачебное заключение, попросил Полянцева расшифровать, что написал аспирант, кивнул, забрал паспорт и удалился, сказав, чтоб завтра Виктор явился за свидетельством о смерти.
Иван Иванович еще что-то бормотал, поминутно вытирая платком раскрасневшиеся глаза, и бросая на Виктора осуждающие взгляды.
– Ничего нельзя было сделать, Иван Иванович, ничего. На глазах у нас умер, – потупив взор, и как будто извиняясь, заключил Полянцев.
Садовник глубоко вздохнул, подошел к Михаилу Ефимовичу и бережно погладил остывшую руку.
– Пойдем, – пряча лицо в платок, сказал Иван Иванович, обращаясь к супруге.
– Там должна еще машина приехать, – осторожно заметил Полянцев.
Иван Иванович молча обернулся, кивнул и скрылся в темноте кустов и садовых дорожек, осиротевших в одночасье.
В половине шестого утра тело Михаила Ефимовича забрали в городской морг. Передав заявление с санитаром, врач еще раз уточнил, чтобы вскрытие не производилось. Санитар пожал плечами, и сказал, что это не к нему и советовал завтра родственникам подъехать лично.
– Я могу идти? – осторожно спросил Николай Серафимович, когда все разъехались и никого больше не ожидалось.
Виктор Михайлович словно не слышал вопроса, уставившись в диван, с которого только что увезли отца.
– Виктор Михайлович…
– Как, ну скажи мне еще раз, это не мог быть я! – начал Виктор, подскочив с места и едва сдерживая рвущийся крик.
– Вы дрались с отцом?
– Ну, толкнул его, кажется. Он меня тоже толкал, – туманно припоминал младший Меньшиков, – да у нас и раньше такое бывало.
– Виктор Михайлович, вы сцепились с ним и упали, при этом ваш отец упал крайне неудачным образом, спиной вперед. Скорее всего, он перекувырнулся и шейный позвонок не выдержал.
– Как он на диване оказался? Ты его тащил?
– Я его сначала к дивану притянул, чтобы он сел. Постарался привести в чувство. Потом смотрю, у него голова набок заваливается, тут я и понял, что все плохо, а дальше уже как-то машинально ноги на диван закинул, ну и там…
– Сколько тебе за это надо?
– Отпустите меня, я никому не скажу, ничего не надо, – вновь задрожал Полянцев.
– Нет, раз уж ты соучастник, так я тебе денег дам. Наличными у меня немного, но я тебе расписку напишу, чтоб ты не думал. Или нет, как раз, чтоб думал, чтоб и тебя совесть твоя помучила. Мараться, так по полной, да?
– Виктор Михайлович…
– По полной.
Подойдя к бюро, стоявшему в углу, Виктор достал пару листов бумаги и вернулся к столику.
– Я, Виктор Михайлович Меньшиков, паспорт все равно не помню, ну да ладно, – бормотал Меньшиков, строча расписку. Руки тряслись, и буквы синими волнами расплывались по не разлинованной бумаге. – Угу, угу, так, число поставим вчерашнее и сумма, сумма. Гм, пусть будет миллион, для круглого счета, согласен?
Полянцев коротко махнул рукой и отвернулся.
– Пишите, что хотите.
– Давай, тоже расписывайся, вот второй экземпляр, так что мы теперь с тобой связаны по рукам и ногам, да?
– Я?
– Давай, закорючку свою нарисуй, чтобы ты меня первым делом сдавать не побежал, – Виктор нервно затряс кулаком.
– Да я же… а, ладно.
Забрав расписку, Николай Серафимович поспешно вышел, не прощаясь и не оглядываясь назад. Оставшись один, Виктор первым делом собирался позвонить сестре, но темнота опустевшего дома напугала его. Меньшиков пробежался по комнатам и зажег все из доступных светильников, включая бра и подсветку для ванны, но это едва ли помогло ему успокоиться. Он даже подумал позвать Ивана Ивановича к себе, но в памяти вновь возник осуждающий взгляд садовника, и Виктор решил, что это плохая идея. Вспоминая, когда он последний раз делал укол, Меньшиков забрел в свою домашнюю мастерскую, упал на софу и отключился.
