– Эй, мужик, – прервал рассуждения гнусавый голос за спиной.
Элам оглянулся. Запряжённая парой вороных карета с гербом. Сверх меры упитанный щекастый кучер в пёстрой ливрее на козлах.
– Вы ко мне обратились? – переспросил Элам вежливо.
– К тебе, к тебе, – к гнусавости в голосе добавилась надменность. – Как проехать до Эттингема?
– До Эттингема, – задумчиво повторил Элам. – Эттингем неблизко, да и заплутать можно. Знаете что… Нам с вами по пути. Подвезите меня, а я буду показывать вам дорогу.
– Ещё не хватало, – бросил кучер брезгливо. – Это карета графа Эрболе, деревенщина. Его сиятельство будет вне себя от гнева, случись ему узнать, что в ней разъезжало всякое мужичьё.
– Вы ведь можете не говорить этого его сиятельству, – робко предложил Элам.
– Да, как же. Граф определит мужичину по запаху, от тебя, небось, воняет, приятель. Ладно, некогда мне с тобой рассусоливать. Говори, как ехать, да побыстрее, я спешу.
Элам скрестил на груди руки.
– Бог подскажет, – обронил он. – Скатертью дорога.
Кучер выругался и хлестнул вороных плетью. Карета тронулась, затем рванулась с места, смачно ухнула задними колёсами в дорожную лужу, обдав Элама с ног до головы грязью. Кучер оглянулся и расхохотался в лицо.
Накажи его, велел Эламу тот самый голос изнутри, спокойный и бесстрастный. Свирши, заставь этого барского холуя подавиться смехом.
– Хочу я, ты свалился чтоб и разбил свой мерзкий лоб! – выкрикнул Элам вслед кучеру.
Пару мгновений он, застыв, наблюдал за каретой. Та, трясясь на дорожных ухабах, как ни в чём не бывало удалялась. Дрянной вирш, понял Элам, нескладный и потому бессильный.
– Ты не господин, а я не раб; тебя вот-вот дождется твой ухаб! – крикнул он.
Карету тряхнуло и занесло, до Элама донеслась сердитая брань кучера.
– Ну же! – подстегнул свиршение Элам.
Карета выправилась и понеслась дальше. Через минуту она скрылась за дорожным поворотом.
Что-то не так, осознал Элам. Слова зарифмовались, выстроились в размер и сложились в вирш, но свиршение оказалось слабым, никаким. Не те слова, понял он. Не те. В них нет лёгкости, нет красоты, это просто рифмованные слова, не более.
Элам, уставившись в землю, стиснул зубы, сжал кулаки, наморщил лоб. Новые слова пришли к нему, они роились, кружились в голове, они цеплялись друг за друга и норовили улететь, исчезнуть, сгинуть. Элам отчаянно, судорожно пытался их удержать. Отбросить сорные, а нужные ухватить, выстроить, сложить в экспромт. Ну же! Ещё немного. Ещё. Вот оно!
Что ж, берегись. Тебе пощады нету,
и ждёт тебя негаданный сюрприз:
подбросит ветер вверх твою карету
и сразу же брезгливо бросит вниз.
Нет, не ломай костей. Останься целым.
Но я слова сплетаю неспроста:
когда ты рухнешь в грязь обильным телом,
я это назову «падёж скота».
Элам, выпалив последние слова, бросился бежать по обочине. «Падёж скота, – кричал он на бегу, заливаясь смехом. – Именно так – падёж. Падёж этого надменного холуйского скота с каретных козел».
Элам достиг поворота, споткнулся и едва не упал. Грязно-бурое облако оседало на дорогу, окутывая пылью обломки того, что ещё недавно было щегольской каретой графа Эрболе. Посреди дороги, опираясь руками о землю и часто икая, восседал кучер.
* * *
– Любопытные слухи идут из южной провинции, виршитель. – Виршетворец Эрац подбросил поленья в камин, с лязгом захлопнул чугунную дверцу. – Говорят, что объявился там человек. И про него говорят… – Эрац замялся и замолчал.
