Они, как и я, были воплощением божественного начала, природы – живы. Они дышат и чувствуют так, как если бы кричали от боли или восхищаясь восходами восхитительных красок солнца – улыбались. Поэтому, я подошёл к ним насколько возможно близко. Я опасался, что меня просто-напросто не поймут: так, если бы президент вашей страны ноябрьским, субботним вечерком, прилетел к вам на вертолёте и сжимая в руках плюшевого медведя, сказал: «Ну что дружище, махнём, прокатимся с ветерком?». Я переживал, но тогда, я уже научился контролировать свои сверхспособности так, как и эмоции, которые вызывают новые впечатления.
Поэтому, не составило труда сделать вид, что меня ни коем образом не интересна их беседа. И проходя мимо, я запомнил клеймо на плече раба, который был более смышленым остальных. Более того, он выглядел испуганно, но в меру сдержанно – смело, что не могло не вызывать восхищение.
Тот раб, прекрасную речь которого я в будущем вспоминал когда придумывал слово «Ораторство», – сам того не осознавая – положил основу будущим переменам.
***
Хоть, эту разновидность патриархальной лестницы и написала моя сестра, – будучи в чине Бога – занимавшаяся покровительством библиотек, учёных, и так далее. Но не сложно догадаться, чей изощрённый ум поучаствовал в создании именно такой системы ценностей: рабской.
Ну, как бы я не хоте чтобы было по другому, нужно называть вещи своими именами: по клейму, я без труда понял кому принадлежал тот казенный раб. Учитывая моё неограниченное божественное влияние, которое я использовал, когда внушал достаточно зажитому господину передать мне во владение Ибрагима, способствовало тому, что теперь Ибрагим находился под моим покровительством. Более того, отныне, все действия его, носили – по большей мере – собирательный характер. И никто, даже одни из самых влиятельных людей в Египте не могли его пальцем тронуть. Что уж говорить о том, чтобы эксплуатировать в своих личных целях, как происходило до того, как я постановил о его «неприкосновенности» и частичной «вольности».
По моему указу, он был достаточно волен чтобы всей семьей переселиться во дворец Фараонов, чьи прекрасные залы, бассейны и пальмовые рощи – как выяснилось после – возводили его предки для моей семьи. Мне даже пришлось, сославшись на необходимость и былую важность кровного родства, начать общение с мягко говоря: «в край ошалевшим» братом, который на фоне такого события в добавок к значительному размерами дворцу, выделил тридцать рабов и вольнонаёмных слуг. И я, с благодарностью принял его презент. Конечно, как вы без труда догадались: я не приверженец рабовладельческого строя, который угнетал все лучшие качества, которые заложила природа (мы Боги), но пришлось как вы понимаете играть свою роль более чем правдоподобно. Так, чтобы моя семейка, не догадалась о зреющем восстании прямо у них под носом.
Других рабов, которых приводили люди Ибрагима, по словам его; моего поверенного, теперь уже оратора – имели толк во множестве сфер тогдашнего развивающегося социума. Не глупые люди, разных мастей и породы, но связывало их одно: стремление стать свободными. И мне не составило труда прощупать их искренние мотивы, лишь посмотрев в глаза. Заглянуть, возможно, даже глубже, чем они понимали сами, но достаточно пристально чтобы заключить: их было много и в глубине души каждому не доставляло удовольствие быть живыми мертвецами, каторжно трудящимися на износ, в угоду политическому режиму.
