Отодрав от полы тоги последнюю колючку, Федрина приосанился и, вежливо раскланявшись с подавленным последними несчастьями Камиллом, предложил несчастному обменять долговые расписки плюс десять тысяч сестерциев на Ахиллу, грозя в случае отказа засадить ланисту в тюрьму, и бедняге ничего не оставалось как согласиться. Условившись, что на рассвете слуги Федрины заедут за гладиатриссой, ночные гости быстро скрылись в темноте, а разбитый последними событиями Камилл побрел обратно в дом, с ужасом представляя разговор с предметом сделки.
Увидев выражение лица ланисты, девушка встревожилась, но, еще на что-то надеясь, поинтересовалась, затаив дыхание:
– Ну что? Что сказал сенатор? Ферокс останется здесь и будет спасен? Я смогу его навещать? Что ты молчишь, Камилл?
Тот только в растерянности развел руками, а потом, взяв девушку за руку, вывел в полутемный коридор, словно боясь, что раненого добьет услышанная новость:
– Я переговорил со знакомым сенатора – римским ланистой по имени Федрина. Он предлагает вернуть мне все расписки, вылечить Ферокса и даже заплатить десять тысяч сестерциев.
От радости Ахилла захлопала в ладоши.
– Камилл, это же здорово! На полученные сегодня деньги мы сможем снова встать на ноги и, может быть, даже добраться до Рима. Говорят, там будет грандиозный праздник по случаю освящения нового амфитеатра. Соберутся лучшие бойцы со всей Империи. Мне так хочется повидать это хоть одним глазком!
– Ты сможешь не только повидать все это «одним глазком», но и стать участницей, потому что за все эти благодеяния они хотят получить тебя. Вот…
Он замер, приоткрыв рот, настороженно ожидая реакции свой подопечной, которую знал почти десять лет и не представлял, как может расстаться хотя бы на день. А та так и осталась со сложенными лодочкой руками:
– Они хотят, чтобы ты… меня… им… продал? И ты согласился?!
– Я согласился… А что я еще мог поделать? Если я не пойду на эту сделку, то Ферокс не доживет до утра, а потом, чтобы прокормить себя и спасти остатки труппы, мне придется продать больше половины ребят. Я не могу поступить иначе, прости. Федрина предлагает за тебя огромные деньги, можешь гордится.
Она долго молчала, колупая сломанным во время боя ногтем, штукатурку стены, потом внимательно посмотрела на посеревшее и осунувшееся лицо ланисты, на которое неверный свет масляной лампы бросал причудливые блики. Все было понятно и без слов. Она просто не могла ни в чем упрекнуть Камилла, хотя все ее естество протестовало против разлуки с теми, с кем прошла большая часть ее жизни.
– Я могу провести эту ночь рядом с Фероксом?
– Не уверен, что он придет в себя…
– Ну и что? Все равно я хочу побыть с ним. И еще, Камилл, у тебя хранятся мои призовые деньги…
– Чуть больше тысячи сестерциев! Не волнуйся, я отдам их тебе до последнего асса!
– Не надо. Оставь себе. Они вам здесь нужнее. Может быть, это будет та мелочь, которая поможет вам убраться отсюда! Должна же я хоть немного отплатить вам за то, что подобрали меня тогда в Мёзии.
– Ахилла…
– И не продавай, пожалуйста, Виндекса. Он чудесный конь. Может быть, кто-нибудь будет выступать на нем вместо меня…
И тут случилось немыслимое: ланиста – бог и отец своей фамилии – обнял рабыню словно дочь, с которой прощался навсегда.
– Не надо, – попросила, мягко вырываясь, Ахилла, – иначе мне будет трудно завтра уехать. А теперь прости, Камилл, я пойду.
