– О-о! Меня имеют! Наконец-то! – мои мысли в конце концов сошлись в одну точку.
Я изо всех сил сдерживала себя, молчала через силу, хотя хотелось одновременно кричать от радости или же рыдать от горя. Была революция в моем теле и сумбур в голове. Но самое удивительное было в том, что я против своей воли, вдруг взяла и прогнула спину, выпятив свою красивую попку вверх, чтобы ему было удобнее задвигаться в меня. Ну, точно, как это делала моя мама, которую я за это мысленно осуждала всего пару минут назад. Получилось так, что я невольно скопировала ее. Эта мысль сразу вытеснила все отрицательное, и у меня в голове остались только положительные эмоции.
– Какая тугая писька, как будто ты целка, – удивленно похвалил меня Игоревич.
– А я и есть целка! То есть, только что была ей, – призналась ему, как на духу.
– Да ты что, серьезно?! Что же ты молчала, Диана милая? Могла бы и предупредить.
Он очень удивился, даже немного растерялся и сразу вышел из меня. Промокнулся полотенцем от следов крови, а потом сунул это полотенце мне между ног. Стал проявлять повышенную заботу, проводил домой, уложил отдыхать, целовал меня в щечки. Просил только не рассказывать об этом моей матери и особенно отцу. Тогда я вспомнила и повторила знаменитую мамину фразу:
– Что я буду за это иметь?
Хотя у меня и так всего было выше крыши. Игоревич даже подпрыгнул на месте и твердо заверил:
– Да ради бога! Что только скажешь, Диана, я тебе все немедленно куплю!
Вот такой был у меня первый мужчина. Чуть выше среднего роста, широкоплечий, всегда уверенный в себе товарищ. Охотником он стал можно сказать в какой-то степени вынужденно, потому что ему в наследство досталось старинное охотничье ружье от своего деда – участника Великой Отечественной войны.
Его дедушка воевал на Ленинградском фронте, и во время прорыва блокады командовал стрелковой ротой. В ходе атаки он получил немецкую пулю в живот, но был тепло одет – ватная фуфайка и полушубок, которые подобно современным бронежилетам притормозили ее движение. Рана оказалась неглубокой, пулю сразу нашли, достали и он чудом выжил, потому что серьезные ранения в живот считались в те далекие времена смертельными. Второе ранение было у него множественным, когда какой-то немец бросил ему под ноги гранату. Осколки от нее просвечивали рентгеном и долго выковыривали из него в уфимском госпитале на улице Карла Маркса. Из-за серьезного повреждения левой ноги стопа у него не гнулась, ему дали вторую группу инвалидности, и он ходил с палочкой.
После войны его дед работал заведующим финансовым отделом в сельском районе и регулярно охотился, используя свой служебный транспорт, которым в те времена служила бедка – двухколесная повозка без верха со скамьей и спинкой на двоих седоков. Мотором для нее была лохматая смирная лошадка. Стрелял он обычно зайчиков и полосатых рябчиков, которых почему-то считал вполне достойной для себя дичью. В процессе охоты его маломобильный дедушка прятался за кустом, а молоденький кучер Петро на бедке гнал зайчика на него. После охоты они обязательно выпивали с ним фронтовые сто грамм и возвращались в село с веселыми песнями.
Когда пришел из бани Алик и сказал, что Зоя ждет его там, то Игоревич заколебался, но все-таки пошел к ней на случку. А мне популярно и смущенно объяснил:
– Понимаешь? Мне надо куда-нибудь спустить свою малафью, потому что ты сильно возбудила меня, а разрядки как таковой у меня пока еще не произошло.
