Они были слишком разные. Отчасти поэтому, наверное, и понравились друг другу. Кейт родилась и выросла в небольшом городишке, в семье небогатых людей. Форд был вашингтонцем, представителем элиты. Она слушала «Блонди», он любил Баха. Она, бывало, курила марихуану, он не признавал наркотиков. Он был католиком, она – завзятой атеисткой. Он умел быть сдержанным, она слыла бунтарем, даже дикаркой. На втором свидании не он, а она первая его поцеловала. И при всем при этом ей среди студентов удавалось быть лучшей из лучших. О ней отзывались почти как о гении. Ее блестящий ум пугал Форда и вместе с тем притягивал. Она была одержима идеей познать суть человеческой природы, смело выступала против несправедливости, участвовала в демонстрациях и писала письма редакторам газет. Порой они спорили на политические или религиозные темы ночь напролет. Кейт с поразительной чуткостью умела разгадывать загадки человеческой психики, хоть и высказывала свою точку зрения излишне эмоционально.
Когда Форд решил работать в ЦРУ, их отношения прекратились. Кейт полагала, что, будь ты хоть сто раз порядочным, если идешь в разведку, становишься подлецом. Она расшифровывала ЦРУ так – Центр распространения ужасов. Причем в те минуты, когда старалась не выражаться грубо.
– Почему же ты ушел из Управления? – спросила Кейт.
– Что? – вздрогнув, переспросил Форд.
– Я спрашиваю, почему ты оставил карьеру разведчика. Что случилось?
Форд хотел бы ответить честно: потому что моя жена погибла в машине, в которую встроили взрывное устройство. Мы вместе выполняли секретное задание. Но сказал уклончиво:
– Не сложилось.
– Понятно. Но… твои взгляды на это дело остались прежними?
«А твои?» – мысленно спросил Форд, но вслух этого не произнес. Кейт не изменилась: как и раньше, невзирая ни на что, без обиняков переходила к тому, что ее особенно волновало. Уайман любил ее за это и ненавидел.
– Ужин потрясающий, – заметил он, сменяя тему. – Раньше ты готовила исключительно на скорую руку. Главным образом в микроволновке.
– От пицц и хот-догов я стала полнеть.
Разговор снова прекратился.
Форд почувствовал легкий тычок в ребра с другой стороны. Мелисса Коркоран держала в руке бутылку и предлагала вновь наполнить его бокал. У нее раскраснелись щеки.
– Бифштекс – просто объедение, – пропела она. – Кейт, ты умница!
– Спасибо.
– Недожаренный. Я такой обожаю. Но… Эй! – воскликнула она, глядя на тарелку Форда. – А ты к своему даже не притронулся!
Форд отрезал кусочек бифштекса и отправил его в рот, но почувствовал, что совсем потерял аппетит.
– Готова поспорить, Кейт объясняет тебе, что такое теория струн. Послушать занятно, однако это чистой воды домыслы.
– Темная энергия, конечно, совсем другое дело, – с нотками сарказма парировала Кейт.
Форд мгновенно почувствовал, что его соседки недолюбливают друг друга.
– Темную энергию, – невозмутимо протянула Коркоран, – открыли экспериментально, путем наблюдений. А теория струн – это всего-навсего несколько уравнений. В ней невозможно ни что-либо просчитать, ни проверить. По сути, это не наука.
Волконский низко наклонился над столом, и в нос Форду ударила табачная вонь.
– Да хватит вам: темная энергия, струны! Кого они волновать? Лучше давайте спрошу, чем занимается антрополог.
Форд обрадовался, что Волконский невольно пришел ему на выручку.
– Обычно мы ездим в разные отдаленные места, поселяемся в каком-нибудь племени и задаем его представителям пропасть глупых вопросов.
