Я вышла от Сашки и, не в силах удержаться, направилась к этому чудовищному дому. Трудно сказать, зачем я туда шла. Просто мне нужно было что-то сделать, как-то отреагировать на увиденное. Уж очень тот взгляд старухи на меня подействовал. Будто открыл что-то во мне, дверцу какую-то. Я чувствовала, что должна что-то сделать. Я была уже метрах в пяти от двери, как меня вдруг окликнули. Я обернулась. В мою сторону почти бегом приближался Николай.
– Подождите, Лора.
– Я знаю, что вы там делаете с несчастной старухой.
– Я тоже знаю, что они с ней делают. Но откуда вы это узнали? Вот это очень интересно.
Я тут же испугалась за Сашку.
– Откуда надо! Это подло! Даже не подло, а просто мерзко. Что вам нужно от нее?
– Мне – ничего. Я не с ними, хоть так и может показаться с первого взгляда. А у них есть веские причины. По крайней мере, они в этом уверены. Вы папу своего спросите. Он приедет сегодня вечером. Вот вы и спросите. Он больше моего знает. Я здесь просто потому, что дурак. И сделать ничего не могу. Да и мне, честно говоря, плевать на эту старуху.
– Отец? Вы считаете, что мой отец в курсе того, что тут происходит?
– Думаю, да. Пойдемте, присядем, выпьем чего-нибудь, – он взял меня под руку и увлек в сторону.
Тут появились Свен с Семеном. Они быстрыми шагами направлялись прямо к нам. Николай сказал почти шепотом:
– Давайте не будем делать скоропалительных движений, не будем никому ничего рассказывать и дождемся приезда вашего отца.
***
По большому счету во всем, конечно, папаша виноват. Позволил, дурень, этой группе остановиться у себя на вилле. Я достоверно знаю, что он был категорически против их появления на вилле, но Инквизитор каким-то образом его уговорил. Некуда было ту ведьму в тот момент деть. Ради дела папаша детьми рискнул… Я бы своими не рискнула.
Мне рассказывали, какие строгие инструкции давал он этой группе. И, судя по всему, ребята эти инструкции соблюдали. Но папа недооценил своего сына. Саша оказался парень не промах.
Однажды я ездила с ним в лагерь. Он, конечно, младше меня, но как Лориного брата я его тогда уже знала. Так вот он в том лагере прославился тем, что постоянно подглядывал за девчонками в туалете. Под конец его даже стесняться перестали. Знали, что смотрит, и всё равно ходили: «Смотри, Шура, как я могу!»
Пацаны сначала завидовали ему, потом стали дразнить, затем лупить пытались. Но он взял палку и сказал:
– Буду делать, что хочу, а если будете лезть, то я вас палкой стану бить.
Пацаны сказали: «Ну его, сумасшедшего извращенца. Не за нами же он подглядывает». И начали опять его дразнить. Но Сане было всё равно. Это он тогда созревал, наверно, в половом смысле. Когда чуть подрос, поутихло у него это любопытство, но навыков не растерял, как мы теперь знаем.
Содеянное мной этим утром не вписывалось ни в какие рамки. Порой мне становилось настолько страшно от того, что я натворил, что меня буквально бросало в дрожь. Сидел в кресле и трясся всем телом. И, кажется, не от холода. Пожалуй, подобный страх до тех пор я ощущал только во сне, когда совершал там что-то настолько отвратительное, мерзкое и необратимое, что спасало лишь пробуждение. Теперь я не просыпался, хотя старался и очень желал. От этого становилось еще страшнее, и я совершенно откровенно молился, чтобы всё это было сном. Ужасным, диким, но всё же сном.
Пока Гурам развлекался на кухне, я сидел и думал об этом всем. Было ясно, что сразу после моей фразы «Я не поеду» буду пристрелен, как собака. Так что придется ехать.
