Когда мажу Ярославу губы кремом, стою между его ног. Боец удобно устроился на стуле с высокой мягкой спинкой, его руки покоятся на его коленях, напряжены, но неподвижны, будто привязаны. Подбородок задран вверх. Яр одет в белую фирменную майку и джинсы.
- Сегодня уже намного лучше, - говорю я ему, придирчиво рассматривая результат своей работы. - Но хорошо бы мазать два-три раза в день.
Обхватить его лицо ладонями, наклониться и прижаться к его губам своими. Уверена, в следующую секунду его руки окажутся на моих бедрах, рывок, буквально одно движение на себя - и я на нем верхом. Можно ли заниматься любовью без поцелуев?
С ним так легко представить безумие!
Даже в квартире моего жениха. Господи...
Смотрю на Ярослава. Крылья его носа раздуваются, когда он делает глубокий вздох. Кажется, будто он читает мои мысли или ощущает запах моего возбуждения, хотя это и невозможно. Невозможно же? Когда находишься рядом с ним, вот под этими прицельными взглядами, пожар внизу живота не стихает. Каждая моя клеточка на него реагирует, сердце и вовсе бьет рекорды, словно пытается выпрыгнуть наружу, ему прямо в руки. Крепкие, загорелые руки, с выступающими синими венами на тыльной стороне ладоней. Интересно, если мы поженимся и будем жить долго и счастливо, это прекратится? Хотя бы лет через пятнадцать?!
Мне нужно как можно скорее узнать получше этого человека, чтобы столкнуть с дурацкого пьедестала!
- Теперь идем? - спрашиваю, губы пересохли, облизываю.
- Идем, - соглашается он, напрягая желваки. Поднимается на ноги, слегка приобнимает за плечи, как бы направляя к выходу.
Ярослав делает пару дежурных комплиментов обстановке в квартире, на этом завтрак заканчивается. В лифте едем молча вместе с соседкой. Запоздало думаю о том, что было бы правильным не показываться на людях в компании бойца, но мы ведь не делаем ничего плохого. Я совершенно не умею лгать и изворачиваться, поэтому будь что будет.
В машине болтаем обо всем на свете. Я рассказываю о Наде, он бросает несколько слов о Романе и Алексее — на данный момент это все наши общие знакомые. Обсуждаем погоду, пробки. Я спрашиваю о его матери, он заверяет, что все в порядке, она просто впечатлительная:
- Предполагаю, Катюш, она злилась на отца в тот момент. Косвенно винила в том, что со мной случилось, хотя и знала, что я вызвался сам. Вот и сорвалась на тебе, потому что отцу она не перечит. Она думала, что видит тебя в первый и последний раз в жизни.
- Совсем не перечит?
- Практически. Не помню, чтобы они когда-то ссорились, не считая того лета, когда мы с братом закончили школу. Отец был в долгой командировке на Дальнем Востоке, мы получили аттестаты и поступили на факультет психологии, - усмехается. - Чертовы самоубийцы! До сих пор не могу поверить, что у нас троих хватило смелости и отчаяния. Он вернулся, а было уже поздно.
- Ого, вот вы даете! Это же заговор!
- Да, мама всегда старалась нас удержать на гражданке. Мой отец... он не злой, но служба наложила отпечаток. Его можно охарактеризовать как черствого человека. Иногда он совершенно глух к чувствам и потребностям других. Как бы объяснить... например, ему не доставляет удовольствие топить котят, но если поступит приказ, он сделает это, не моргнув глазом. Сколько угодно в любое время дня и ночи. А потом спокойно ляжет спать.
- Ясно, - его откровенность подкупает. - А что произошло потом? Как ты попал в армию?
