– Которые прямо на месте упиваются, – подтвердил Федор Михайлович. – Видно, ждать невмоготу.
– И подыхают прямо на месте, – добавила Марья. – В болоте тонут, напьются до чертиков и лезут напропалую. Написал Федор в газету, эти торгаши вроде приутихли. Так родственники ваши, Брюхины, решили их заменить. Открыли винную лавку на дому, но уже за двойную цену. Я встретила, говорю: побойтесь Бога. Ленька, знаешь, куда меня послал? Варнак, он и есть варнак. Отродье их все такое.
– Ну, ты не говори, мать, молодой Брюхин, он похитрее, – перебил Марью Федор. – Дед, тот верно – варнак. Раньше запряжет кошевку, удавку под себя и поехал на промысел. А этот сплетет такую – глазами не увидишь, но шею сдавит, будь здоров. Татарину Ахметке с Барабы всю жизнь, считай, поломал.
– Где он сейчас? – спросил Сергей. – Освободили или нет?
– Ослободили недавно, – вздохнула бабка Марья.
– Пропадет парень, колется, говорят. Как это называется, Федор?
– Наркотик употребляет, анашу, – по-газетному ответил дед Федор. – На Мельнице киоск грабанули, говорят, его рук дело, валюта понадобилась, это зелье дорого стоит.
– Дорого, – подтвердил Сергей, – жизнями расплачиваются. Я там впервые увидал: смотришь, сидит человек человеком, и вдруг крышка поехала.
– Я вот одного не пойму, как это твой брат Брюхиным в лапы попал? – опросил вдруг Федор Михайлович. – Вроде парень неглупый, а попался.
– Известное дело, окрутили, – утвердительно оказала Марья. – А скорее всего, приворожили.
– Ну, скажешь, приворожили, – поморщился дед Федор. – Все проще. Повертела Ритка задком, а Петька, дело молодое, полез. Думал, в рай попал, а там капкан.
– Ну, ты и срамник! – замахала руками Марья. – Ритка – баба битая, но видная. Порода. Идет по улице – барыня. И не дура.
– Брось, Маруся, хвалить, – махнул на жену дед Федор. – Когда за душой ничего нет, вот и размалевываются, разнаряживаются, интересными хотят показаться.
– Верно, Федя, верно, – согласилась Марья. – Здесь она как-то заболела, желудок расстроился. Я бадан-корень заварила, у нее на другой день все завязалось. И говорит: «Я, тетка Марья, вас отблагодарю, брезенту принесу». Ну, я Федору говорю, заработала брезент, а он мне: тащи, в хозяйстве сгодится. Встретила меня Ритка, сверток протягивает. Гляжу, бутылка коньяка. Уже потом она объяснила, сейчас подарок так называется – презент. Куда нам до теперешней молодежи, – вздохнула Марья. – Культурная Ритка, ничего не скажешь. Петька, он хоть и летчик, так против нее простофиля. Можно сказать, работяга. А посмотри, как с ней сошелся, шляпу купил.
– Ну и здря, – перебил ее Федор. – Когда один приедет, так и зайдет, поговорит. Шляпу купил, так что, сразу же культурный стал? Вот, помню, до войны у нас на аэродроме был летчик Галышев, из старых офицеров – дворянин. Так вот, он без нас за стол не садился. А мы кто – черная кость, – Федор Михайлович сделал паузу, почесал за ухом. – Может, и хорошо, что на Ритке женился, она его сразу в город выволокла. У нас ведь как, перебрался отсюда в город – значит, в люди вышел. А кто тут остался, будто в отход списали, на свалку.
– Помолчал бы ты со своей свалкой, – сердито оборвала его Марья. – В Библии оказано: конец света скоро, а все из-за таких, как ты, безбожников. – И, видно, почувствовав, что малость перегнула палку, уже мягче добавила: – Веру мы потеряли, вернуть ее надо. Вера не Богу нужна – человеку.
