– Не пей, не пей! Посмотри на нее! Разве ты не видел ее на предостерегающих рисунках Брейгеля, Калло и Рембранда? – Я испугался Юлии, потому что ее одежда с богатыми складками и пышными рукавами и головной убор действительно напоминали соблазнительных женщин, окруженных адскими зверями, изображенных на картинах тех мастеров.
– Чего ты боишься? – сказала Юлия. – Ведь я совершенно завладела тобой и твоим изображением.
Я схватил бокал, но маленький человек вскочил мне на плечи, как белка, и начал мешать хвостом пламя, противно визжа:
– Не пей! Не пей!
Но тут все сахарные фигурки с выставки ожили и комично задвигали ручками и ножками, а советник из камеди засеменил прямо на меня и крикнул тоненьким голоском:
– К чему весь этот шум, милейший? К чему весь этот шум? Потрудитесь только встать на ноги, потому что я давно уже замечаю, что вы шагаете через столы и стулья. – Маленький человек пропал, у Юлии не было больше в руках бокала.
– Отчего же ты не хотел пить? – сказала она. – Разве чистое пламя, что сияло из бокала, не было тем поцелуем, что я тогда тебе подарила?
Я хотел прижать ее к сердцу, но тут вошел Шлемиль и сказал:
– Это Мина, которая вышла замуж за Раскаля. – Он раздавил ногами несколько сахарных фигур, которые громко стонали. Но вот они все прибывают, их уже сотни и тысячи, они семенят вокруг меня и по мне пестрой безобразной толпой и жужжат, как пчелиный рой. Советник пролез до самого моего галстуха и затягивает его все крепче и крепче.
– Проклятый советник! – кричу я и просыпаюсь. В комнате совсем светло, уж 11 часов утра.
«Вся эта история с маленьким человеком была тоже не более как живой сон», – подумал я в ту самую минуту, как вошедший с завтраком кельнер сказал мне, что неизвестный господин, спавший в одной комнате со мной, уехал рано утром и очень просил мне кланяться. На столе, за которым сидел ночью призрачный человек, нашел я только что исписанный лист, содержанием которого я поделюсь с тобой, так как это и есть, без сомнения, чудесная история маленького человека.
4. История о пропавшем отражении
Наконец дело дошло до того, что Эразм Спикхер мог исполнить желание, которое всю жизнь лелеял в душе. С веселым сердцем и туго набитым кошельком сел он в экипаж, чтобы покинуть свою северную родину и отправиться в прекрасную, теплую Италию. Его добрая, милая жена проливала слезы. Тщательно утерев нос и рот маленькому Разму, она поднесла его к экипажу, чтобы отец хорошенько поцеловал его на прощанье.
– Прощай, мой милый Эразм Спикхер, – рыдая, сказала жена, – я хорошо сберегу тебе дом, думай только побольше обо мне, останься мне верен и не потеряй свою прекрасную дорожную ермолку, если начнешь кивать головой во сне, как часто бывает с тобой во время пути.
Спикхер обещал.
В прекрасной Флоренции Эразм нашел соотечественников, которые, полные жизни и юношеского пыла, предавались роскошным удовольствиям, для которых столько случаев в этой дивной стране. Он оказался славным товарищем, и стали устраиваться веселые пирушки, которым придавал особый размах необыкновенно веселый нрав Спикхера и его талант соединять безумную резвость с вдумчивостью. И вот однажды молодые люди (Эразму было всего 27 лет, и он, конечно, мог считаться в числе таковых) устроили веселый ночной праздник в освещенном боскете великолепного душистого сада. Всякий, кроме Эразма, привел с собой прелестную донну. Мужчины надели изящные старонемецкие костюмы, женщины были в пестрых ярких платьях, всякая оделась по-своему, вполне фантастично, так что они имели вид прелестных подвижных цветов. Когда та или другая начинала петь итальянскую песню при шепоте струн мандолины, то мужчины с веселым звоном стаканов, полных сиракузским вином, отвечали громкой немецкой застольной песней. Ведь Италия – страна любви. Вечерний ветер шептал в листве, точно тоскливо вздыхая; как звуки любви, неслись по боскету ароматы апельсинных и жасминных деревьев, сливаясь с задорной игрой, которую завели прекрасные женщины, пуская в ход изящное шутовство, присущее одним итальянкам.
