Большущий - страница 10

В том, как он это произнес, было что-то окончательное и бесповоротное.

– Что вы говорите! Почему же? Кто из них не будет?

Такая пулеметная очередь оказалась фатальной. И окончательно остановила пусть тоненький словесный ручеек, сорвавшийся с его губ. В полном молчании они проехали еще мили три. Селина строго сказала себе, что смеяться не будет. И, сказав это строго, тут же расхохоталась, потому что не смогла удержаться. Ее негромкий веселый смех выпорхнул, словно птичка, в морозный воздух осеннего вечера. Неожиданно к этому тихому звуку присоединилось медленное рокотание: оно зажурчало и забулькало, точно давно закипевший чайник. Так и смеялись они вдвоем – испуганная девушка, пытавшаяся выглядеть серьезной, и простоватый, лишенный воображения фермер, потому что это резвое, изящное, белокожее создание с большими глазами, сидевшее, как воробушек, рядом с ним, расшевелило неповоротливое чувство юмора Класа Пола. И сразу же Селине стало хорошо и тепло.

– Пожалуйста, скажите, кто же из них будет учиться, а кто нет.

– Гертье ходит в школу. Йозина ходит в школу. Рульф работает на ферме.

– А сколько Рульфу лет? – снова заговорила она в учительской манере.

– Рульфу двенадцать.

– Двенадцать! И еще не ходил в школу! Но почему?

– Рульф работает на ферме.

– Разве ему не хочется в школу?

– Ясное дело.

– Вы не думаете, что ему следует учиться?

– Ясное дело.

Раз начав, Селина уже не могла остановиться.

– А ваша жена разве не хочет, чтобы Рульф ходил в школу?

– Мартье? Ясное дело.

Селина собралась с духом и выпалила следующий вопрос:

– Почему же, ради всего святого, он не ходит в школу?

Голубые глаза Класа Пола не отрывались от точки между лошадиных ушей. Лицо оставалось спокойным, безмятежным, снисходительным.

– Рульф работает на ферме.

Селина проиграла и потому была вынуждена отступить. Она задумалась о Рульфе. Может, он скрытный, вечно ускользающий мальчик, как Смайк?[4] Гертье и Йозина. Гертье – это, конечно, Гертруда. Йозина? Жозефина. Мартье – м-м-м-м – Мартье, наверное, Марта. Так или иначе, но будет интересно. Все складывается замечательно! Страшно даже представить, что она могла уехать в Вермонт и превратиться в высохшее яблоко!

Сгущались сумерки. С озера на прерию наплывал туман и висел жемчужной дымкой над покрытым изморозью жнивьем и голыми деревьями. Он поймал последний луч уходящего солнца, задержал его и покрыл поля, деревья, чернозем, человека, прочно сидевшего рядом с девушкой, и лицо самой девушки удивительным по своей прелести перламутровым сиянием. Селина, увидев это, открыла было рот, чтобы опять выразить восторг, но вовремя остановилась. Она усвоила первый урок Верхней Прерии.

Семейство Полов проживало в типичном для Верхней Прерии доме. В сумерках они миновали не меньше двадцати подобных зданий. Крепкие американские голландцы строили здесь, в Иллинойсе, такие же приземистые жилища, какими усеяны низины вокруг Амстердама, Харлема и Роттердама. Дорогу обрамляли ровные ряды подстриженных деревьев. Когда телега свернула во двор, Селина сразу обратила внимание, как блестят оконные стекла. В доме было много окон, по размеру не превышавших носовой платок. Раньше она никогда не замечала, чтобы стекла на окнах так сверкали. Это было видно даже в сумерках. Тогда она еще не знала, что в Верхней Прерии оконное стекло без единого пятнышка свидетельствовало о значительном общественном положении владельца дома. Двор и постройки на нем отличались геометрической правильностью, как игрушечные домики в наборах для детей. Впечатление портила веревка, на которой сушилась самая разная одежда – линялый комбинезон, рубаха, носки и кальсоны с аккуратными заплатами, нелепо развевавшиеся, словно паруса на ветру: казалось, будто это пустился в загул какой-то бродяга. Вскоре Селина узнает, что такая «выставка» нижнего белья служит ежедневным украшением любого фермерского двора.