Ой-ой-ой!..
– Стой, воришка! – Вдогонку за Билли мчались сам мистер Каннингхем, тощий, длинноногий, и двое его приказчиков. – Держите его! Полиция! Полиция! Держи вора!
Молли оцепенела, прижимая ладошку ко рту.
Очень удачно подкатывал паровик – Билли лихо проскочил прямо перед ним, несмотря на негодующие свистки машиниста, мистер Каннингхем и его приказчики поневоле замедлились – однако на другой стороне Билли нарвался прямо на констебля, что сторожил троицу Rooskies.
– Стой, паршивец! – И констебль ловко соскочил с кузова локомобиля, направляя на Билли револьвер.
Он не шутил.
Билли растерялся лишь на самый миг, но констеблю этого хватило. Рука его в кожаной перчатке немедленно и крепко вцепилась Билли в воротник.
С другой стороны Плэзент-стрит показался хорошо знакомый локомобиль в цветах Особого Департамента.
Билли забарахтался в воздухе, отчаянно пинаясь. Здоровяк-констебль легко удерживал его над мостовой.
– Держи… ах… ох… ух… вора!.. – подоспел запыхавшийся мистер Каннингхем. – Да, это он, это он, ух… ох… благодарю вас, констебль…
Двое старших Rooskies по-прежнему меланхолично закидывали снег в кузов. Они даже не обернулись, словно показывая, что происходящее их никак не касается.
Зато обернулся мальчишка. Впрочем, и он тоже смотрел отнюдь не на дергающегося Билли. Он смотрел на Молли, смотрел прямо в глаза, невежливо, нахально и совершенно, ну совершенно по-варварски!
Словно ждал чего-то.
Констебль отвлекся, однако никто из Rooskies не попытался бежать. Кидали себе снег, да и все. Равнодушные, покорные.
Мальчишка же стоял, опершись на лопату, и глазел на Молли.
Билли меж тем поставили на ноги, и мистер Каннингхем, уперев руки в боки, что-то возбужденно излагал констеблю. Тот, успев пристегнуть Билли наручником к длинной и тонкой цепи, приклепанной к форменной портупее, с важным видом записывал показания владельца лавки в книжечку, поминутно кивая. Потом грубо дернул отворот пальто Билли, запустил руку тому за пазуху, извлек на белый свет что-то золотисто блеснувшее. Карманный хронометр.
Молли мысленно застонала. Билли, Билли, ну какой же ты дурачок!..
Она должна что-то сделать. Попавшегося на краже малолетнего воришку закуют, как взрослого, отправят к судье. Присяжных ему, само собой, не полагается. Судья определит наказание – работный дом для малолетних. Впрочем, это только так называется – «работный дом», а на самом деле – чистая каторга.
Она знала, где в Норд-Йорке такой дом. В южной части, за старыми доками, зажатый меж двух дымящих трубами заводов – сталеплавильным и сталепрокатным. Видела тех, кто угодил «в работы». Правда, видела всего один раз, когда они с мамой ехали на локомобиле к Южному вокзалу. Мама поджимала губы и громко жаловалась, что на здешних улицах приличному джентльмену, не говоря уж о леди, и появиться страшно, а Молли, расплющив нос о стекло, смотрела, смотрела и смотрела на чудовищные здания фабрик, казавшиеся неведомыми чудовищами, обвитыми паропроводами, словно кровеносными артериями и венами.
Их соединяли арки эстакад, грубо склепанные из стальных ферм, по ним туда-сюда сновали паровики, иные, чем в городе, низкие и пузатые, даже на взгляд куда мощнее.
И рядом с ними, прямо по рельсам, тащилась длинная цепочка мальчишек в оранжевых жилетах поверх арестантских роб.
Вот туда и попадет Билли.
Он уже не сопротивлялся, шмыгал носом, глядя в землю.
