Борис Сударов: человек, прошедший через эпицентр атомного взрыва… Встречи на берегу: диалог-путешествие - страница 2
Но к военным у меня всю жизнь очень тёплое отношение. Мой дед по матери, Андрей Панченко, был царским офицером и его четверо братьев тоже, они были из военного сословия. Стало быть, и прадед был военным. Два старших брата моей одесской бабушки, гречанки Анны Солатакис, тоже были царскими офицерами, а после революции – офицерами Белой армии, она называлась: Русская армия. Это была армия Врангеля, которая ушла в отступление в Константинополь – и не вернулась… И дедушка Жора, Георгий Романушко (по отцовской линии) всю жизнь отдал армии: сражался с фашистами. Это были благородные, красивые, бесстрашные люди, готовые в любую минуту умереть за Родину.
* * *
И вот, я стою у подножья горы, по которой сбегает дорога на бухту, и по этой дороге, с горы спускается человек с такой вот необычной походкой…
И меня обожгла мысль: а вдруг это он? Вдруг это Антонио?! «Подальше поищешь – поближе найдёшь». Почему, собственно говоря, и нет? Ведь любой человек может оказаться в любом месте земли. Я же оказалась тут. Мог бы и он. Ведь он учился в России. Скорее всего, что так, – слишком уж хорошо он говорил по-русски. И он уже работал в Советском Союзе, мог бы приехать опять, и остаться. Антонио – инженер-механик, в России ему легче найти работу, нежели в его родной Чехии (я так думаю). Он специалист высокого класса, работал на комбинате-гиганте в СССР, в Чехии нет таких больших производств (я так думаю). Мог бы приехать опять на работу в Россию, и остаться тут. А почему нет? Россия – прекрасная страна. Петер Поппер, пражский внук Леонида Енгибарова, захотел же остаться в России. Есть люди, которые могут жить только в большом городе, в большой стране. Я, например.
Хоть я живу практически анахоретом (или анахореткой?), короче – почти ни с кем не общаюсь, перезваниваюсь только с членами своей семьи. А вне семьи – крайне редко с кем-то. Все мои друзья ушли на Небо… Все были намного старше меня. Последний друг оставил меня два года назад. Хотя он, единственный, кто был моложе меня, – Саша Милитов, мой добрый психотерапевт. И я сказала себе, что друзей у меня больше не будет. Откуда им взяться?..
* * *
Тринадцать лет уже я ищу чеха Антонио Бареша, моего ангела-спасителя. Моего дорогого, бескорыстного друга. Человека, который научил меня благодарить – за каждый день жизни. Научил молиться. Спасибо тебе, Антонио! Если бы не ты… моя жизнь была бы совсем другой, если бы, вообще, была…
Каких только попыток я не делала, чтобы найти тебя! Трудно все перечислить. Две мои чешские подруги, Эва Маленова и Вера Дворжакова, изо всех сил старались мне помочь. Эва обзвонила всех Барешей, которых нашла в телефонной книге. Вера нашла твоего друга Иржи, который работал вместе с тобой в том городке в степи, но у Иржи утрата памяти, и он ничегошеньки не помнит…
Я писала в тот степной городок на Украине, где пересеклись полвека назад наши с тобой пути, и где на пустынной улочке мы виделись и говорили в последний раз – 25 мая 1967 года. Увы, никакой информации о тебе в том городе не сохранилось. Хотя есть музей города, в котором о многих что-то сказано: о тех, кто начинал строить этот город и комбинат по переработке титановых руд – самый большой в Европе и третий в мире. Я была уверена, что о пяти чехах-специалистах, которые устанавливали на этом комбинате чешское оборудование, два года работали на комбинате, – о них-то должна быть информация. Но – ни слова. Вот она – история! Где её объективность? Совсем недавно это всё было, всего-то 50 лет прошло, – и уже многое покрыто молчанием.