– Хорошо, что успели. А мои родные оказались на оккупированной территории.
– Это где?
– На Украине. Город Новомосковск Днепропетровской области. Отца маминого на фронт не взяли по возрасту, ему было уже 45. А старшая мамина сестра Мария, ей было 19 лет, ушла на фронт. Была на Курской дуге, участвовала в Сталинградской битве, освобождала Беларусь, была много раз ранена.
– Но осталась жива?
– Да, она осталась жива.
– А ваши родные на Украине?
– Моя мама и её родители стали подпольщиками. Дед, Андрей Иванович Панченко, был одним из организаторов подпольной организации в Новомосковске. Вообще, настоящее отчество деда – Казимирович, дед был поляком. Но ещё до войны, когда начались гонения на «инородцев», он отчество сменил. Всё равно не помогло! За своё отчество, за свою неправильную национальность и за то, что до революции был царским офицером (а каким он ещё мог быть до революции?), за всё за это дед перед войной отсидел в лагере. Здесь, неподалёку, у города Дмитрова рыл канал…
– Кошмар!..
– Кошмар. Вернулся из лагерей – а тут война. Как говорится: из огня да в полымя. На фронт не взяли из-за возраста. Стал подпольщиком. Бабушка тоже. Но она ещё не бабушка была, ей было 40 лет всего. А мама моя, ваша одногодка, ей 14 лет исполнилось осенью, когда уже шла война, – мама стала связной между подпольщиками и партизанами. Партизаны находились в густых лесах за рекой Самарой. И мама – девочка ещё! – ходила с донесениями и с документами в этот лес. В одну сторону – 35 км. И обратно столько же. А в ноябре 41-го года деда моего схватили и расстреляли. На глазах у 14-летней дочери – моей будущей мамы…
– Кошмар… А почему вы не написали об этом в своей книге про Украину?
– Я написала.
– Но я почему-то не заметил этого эпизода… А это очень важно – то, о чём вы сейчас рассказываете.
– Может, вы ещё не дочитали? Вы где сейчас? В каком месте?
– Я уже в середине книги.
– А про войну написано ближе к началу. Как же вы могли не заметить? Вы разве не подряд читаете?
– Подряд. Я ничего не пропускаю. Надо будет вернуться и перечитать начало.
– Да, пожалуйста, перечитайте. А то вам дальше будет многое не понятно.
– Обязательно перечитаю.
Провожания
И он опять идёт провожать меня…
Было уже 10 часов вечера, темно, и я волновалась: как он будет возвращаться, ведь улицы не очень хорошо освещены, а дорожка через скверик к его дому так и вовсе темна. Но Борис Иванович сказал, что знает тут всё наизусть.
Мы стояли у моего дома, который он называет замком. Свет и тени перемешались в причудливую гамму, конец июля, сегодня бы тёплый вечер – как в Крыму…
* * *
Потом я позвонила ему – узнать, как он дошёл до дома. Но у него долго было занято… Можно было и не дозваниваться – ясно, что дошёл. Но я всё же дозвонилась потом. И он со смехом сказал, что это Володя держал его на телефоне – делал втык за то, что он, Сударов, так долго бродит где-то.
– Так ещё ведь не очень поздно… Да, темно, но не поздно.
– Они мне звонят каждый вечер, в девять часов – Володя или Виталик. В девять вечера я должен быть дома.
– А если вы задержитесь где-то? Это же трудно: быть, как штык, в девять вечера дома.
– Ну, тогда у них начинается паника… И они мне устраивают выволочку. Вот, полчаса отчитывал!
– Хорошо, что вы мне сказали. Тогда мы будем уходить с берега в пол-девятого. Чтобы вы не опаздывали к контрольному звонку. Хотя лучше, мне кажется, если вы передоговоритесь с ними на десять вечера. Всё-таки девять часов – это совсем уж детское время. Вы пришли сегодня на берег в восемь вечера. И что? – тут же бежать обратно?..
