– Не волнуйтесь, в моем возрасте не стоит злоупотреблять сладостями. Надеюсь, что вы хорошо перекусили?
– Да, большое спасибо!
Пани Гловска кивнула и подвинулась немного ближе:
– Если хотите, задавайте вопросы, хоть это будет и нелегко, но разумнее именно так поступить.
Я задумался, но внутри моей головы будто кукушонок в чужом гнезде, стал расти чорный воздушный шар и этот воздушный шар вытеснил, примял, придушил все мои более-менее сложные вопросы, догадки, мысли, рефлексии. Мой разум стал разумом ящерицы, хватательно-толкательным сознанием варана. Спросить, спросить, о чём, о чём, о чём спросить? Я напрягся что есть мочи и произнёс, совсем не ожидая от себя:
– Как меня зовут?
Пани Гловска чуть улыбнулась:
– Вы все об этом спрашиваете… Я не знаю.
– “Мы” все? Кто это – “мы”?
– Командировочные, постояльцы гостиницы под неоновой вывеской “Неоновая вывеска”.
– Нас много?
– Хм… Не то, чтобы… Вас не много, вас – часто.
– Но я помню, что видел, как вы что-то написали в книге записи постояльцев, когда я прибыл.
– Ха-ха-ха, да, я всегда записываю командировочных как К. И вас записала так же – номер 11 – господин К. Хотите, я буду вас называть господин К.? Или товарищ К., если вам это больше по нраву.
– Зовите, как хотите, но объясните – что же случилось-то этой ночью?
– Вы ослушались меня, распечатали охранное окно, услышали Зов Комбината и последовали за ним. Но Зов Комбината не для ваших ушей. Мужчинам негоже идти за Зовом Комбината.
– Почему?
– Это женское предприятие. Я знаю, мужчины часто непослушны и поступают вопреки просьбам женщин, поэтому под окнами гостиницы я попросила вырыть специальные уловители. И, как понимаете теперь – не зря. Каждый раз какой-нибудь командировочный нет-нет, да и брякнется туда. Вам бы очень не поздоровилось, если бы вы попали на Комбинат, пойдя на Зов.
– А что там делают, на этом Комбинате?
– Там шьют, латают, штопают, что же ещё.
Тугой чорный воздушный шарик внутри моего черепа теперь чуть сдулся, уступая место мыслям, которые тут же хаотично зароились, проносясь с такой скоростью, что мне было тяжело сосредоточиться хоть на одной из них и сформулировать следующий вопрос. Пани Гловска улыбнулась и сказала:
– Просто спрашивайте, говорите первое, что придёт в голову, не пытайте себя. Так будет проще.
– Да? Хорошо.
И тут же, не думая, я спросил:
– Откуда я? Почему мне кажется, что я отсюда, из Хротны, но одновременно я знаю, что это не так?
– То, что вам кажется и есть правда. То, что кажется прямо сейчас. А то, что будет казаться потом станет правдой потом. Откуда вы? Вы сошли с поезда. Где вы? Вы там, где сошли с поезда.
– Но почему я знаю Хротну как будто это мой город и в то же время всё какое-то иное, незнакомое?
– Может, вы бывали здесь раньше, когда-то давно, ещё до городокрушения… Знаете, некоторые постояльцы, которые приезжают сюда по делам – из Непеременска или Сон-Петербурга тоже говорят, что город не узнать.
– Городокрушение? Что такое городокрушение?
Пани Гловска тяжело вздохнула и оперлась локтями о стол. Она посмотрела на меня так, как смотрит взрослый на ребенка, когда тот спрашивает почему хомячок больше не шевелится и не хочет играть или почему баба Шура со второго этажа лежит недвижимо в деревянном ящике возле подъезда и люди вокруг неё плачут. Она на мгновение закусила верхнюю губу, стараясь подобрать нужные слова и сказала:
