Бой-бой, Вася! - страница 6

Когда Семёна привезли из роддома, помню, хотел каждый раз палец ему в рот засунуть, мать отгоняла с тряпкой.

Брат рос гораздо близким маме, до четырёх лет сосал грудь и спал вместе с мамой, за что прозвался «маменькиным сосунком» почти до совершеннолетия. К сорока же годам «маменькин сосунок» вызрел в делового, прагматичного, умеющего видеть потоки, открывать возможности, строить бизнес мужчину, надежного мужа, отца четырёх детей.

С братом дружны не были, скорее наоборот. Разница три года в подростковый период существенна: у него была своя компания, у меня своя. Пересекались лишь в командных играх и в моём увлечении собаками. Да и сказать честно, я рос мечтательным, «рассеянным с улицы Бассейной», неряхой, а Семён дотошным, требовательным, педантичным. В детстве мне ещё удавалось им манипулировать (что вовсе не красит старшего брата): научил его играть в карты и всегда обжуливал, в наказание за проигрыш Сеня мыл посуду, убирал квартиру, выносил мусор – неповиновение каралось «сушняками». Дразнил брата постоянно, отнимал деньги, Семён жаловался на меня «старшакам» – просил, чтобы побили. Повзрослев, брат уже мне не доверял, везде видел обман и подвох, а когда я начал «травиться» (слово мамы с Семёном), так вообще – жопа.

Вцепившись в жёсткую гриву, я еле держал упрямого ишака, в то время как Семён в который раз безуспешно пытался вскарабкаться на спину верного извозчика деда Закара.

– Сеня, ты ногу выше закидывай! Чо как тюфя! И руками сразу за шею!

– Ага! Он же мотается и боком меня бьёт! Сам залезь! – чуть не плача, гундосил брат весь потный от напряжения.

– Ты же первый хотел кататься! Давай, тогда я первый!

– Не-е-ет! Я первый!– на ультразвуке завизжал Семён.

– Так, меняем тактику. Я держу его за голову крепко, а ты сзади тогда разбегайся и запрыгивай! Только быстрее, хватайся за хвост!

Я вновь вцепился в гриву, ощущая горячее дыхание и склизкий нос животного.

– Сеня, давай! Пошёл!

Брат побежал, целясь на невозмутимый зад ишака, и в уверенном прыжке был сбит не менее уверенным ударом копыта в голову. Тишина. Лужа крови. Выволочка от деда Семёна и деда Закара.

Но через несколько лет Семён, можно сказать, отыгрался.

Как-то я пришёл домой с тренировки по карате, на которой мы отрабатывали технику защиты. И всё так чётко и здорово у меня получалось, удалось даже сдержать удар тренера. В голове роились блоки: Дзеданы, Чуданы, Геданы, и я, как всегда, мыслил себя то героем-спасателем, то мастером чёрного пояса, то (это было очень дерзко) обладателем звания кёси в пятнадцать лет.

– Семён! – позвал я брата с порога. – Бери нож и нападай на меня! Я сейчас все твои атаки отобью!

Брат, оторвавшись от пюре с сосисками, взглянул с недоверием, решив, что ему почудилось.

– Давай, давай! Бери нож и нападай! Никуда не денется твоя сосиска! – настаивал я, эдакий герой «Мортал Комбат».

Семён посмотрел на громыхающую кастрюлями маму, вышел из-за стола, достал нож из столешницы и, не веря своему счастью, уточнил:

– Чо, прям напада́ть взаправду? Как есть?

– Да! Со всей силы коли меня! Я любой удар отобью!

Брат разогнался и, сверкнув льдинками голубых глаз (почти как Саб-Зиро), в уверенном прыжке уверенным ударом вонзил нож мне в плечо.

Лужа крови. Истерика мамы. Brotherly love.

Тринадцать лет в мальчишеской голове  – возраст взросления, алкоголя, первого секса. Вкусностями из холодильника, которые мы с друзьями и так сжирали, пока мама работала, уже никого не удивишь. А я решил-таки  «удивить», отметить по-взрослому. Раздобыл видик и несколько кассет с порнухой. Алкоголь и анаша проблемой не были, с десяти – одиннадцати лет все уже курили, это считалось ерундой, баловством. А вот видик и порнуха – в диковинку. О том, что я раздобыл сии раритеты прослышала вся округа, и вместо десяти приглашённых припёрлось человек сорок. Мамы дома, понятное дело, не было, она дежурила в «Арасане».