– Конечно, пап. Я помню, как ты говорил. Магда и Анна – чужая кровь.
– Верно, Вили. Анна и Оскар – мои родители, а Магда и Клаус – родители тети Астрид. Есть еще покойная тетя Эльза, но ты, наверное, совсем не помнишь ее? Она умерла совсем молодой. Видишь ее фото? Мы – семья. Мы – кровь нашего Дома, сынок. А этот придурок Лео, муж Астрид, который мнит себя художником, тоже чужая кровь. Ясно? И твоя мать – чужая кровь для семьи Клингедорф. Обычное дело.
Странно слышать такое от Папы. Впрочем, когда он напивается этой штуки из бутылки, а делает он это часто, от него и не такое можно узнать. Я давно перестал обращать на это внимание.
– Мы – твои родители, и родители Ники. Видишь, это наше фото со свадьбы? – отец тычет пальцем еще выше, словно я не могу проследить ветвь взглядом, – Давно это было.
Наверное, и, правда, давно. Во всяком случае, родители здесь выглядят куда моложе. Отец еще не располнел и не оплыл от пьянства, а мама не поседела, как снег и не высохла, как трава под окном моей комнаты.
– Астрид и Лео родители Тома и Люси. Никогда не понимал, что нашла моя сестрица в этом бездарном ублюдке, – говорит отец, и его лицо краснеет от злости и раздражения, – Когда-нибудь, и ты, и твоя сестра должны будут привести к нам в дом чужую кровь, сынок. Но знай, что кровь крови рознь. Знай, что рано или поздно на этом древе, вместе с остальными, будет висеть твоя свадебная фотография. Чувствуешь? Это гордость за свой род, мой мальчик. В семье наша сила, а все остальное – приходящее и уходящее. Ну, чувствуешь?
– Чувствую, – пусть я вру, но отец не знает этого, и ему приятно. Я ничего не чувствую, когда вижу все эти черно-белые физиономии, а вот рамка, в виде сердечек, веточек и стрелочек – красивая. Я бы хотел, что бы такие узоры были в моей комнате, но знаю, что отец не позволит.
– Нашему Дому не так много лет, – продолжает Папа, с восхищением разглядывая генеалогическое древо, – Но посмотри, как он красив сейчас. Разве не так?
– Так, папа, – соглашаюсь я, искренне радуясь, что отец не видит моего лица и не знает, о чем я думаю, – Конечно, так.
На самом деле, конечно нет. Наш Дом и красота – понятия абсолютно разные. Как говорит моя сестра Ника – диаметрально противоположные. Не знаю, что это обозначает, но звучит интересно, а я люблю необычные слова. Красивые дома я видел когда-то давным-давно, когда бывал в городе. Там полно особняков, хватает поместий, есть даже пара-тройка настоящих дворцов.
«Викторианский стиль в архитектуре, – сказал мне как-то меланхоличный дядя Лео, покуривая трубку, – Вот, что это такое. Общий термин в англоязычных странах для обозначения всего многообразия разновидностей эклектического ретроспективизма, распространенных в викторианскую эпоху. Черт знает, зачем я говорю об этом ребенку. Ты же все равно не понял ни слова. Так что, брысь отсюда, пока не влез в мои краски и не уронил холст!»
Дядя Лео часто бывает раздражительным и злым. Вернее, бывал. Потом он исчез, как и остальные. Он был странный, но необычный. Мне его не хватает.
А вот нашему Дому точно не хватает красоты и утонченности, или как это говорят взрослые, эстетики? Он стоит прямо на берегу озера Страуб, с одной стороны обнесенный кладбищем, а с другой, неприступным лесом под названием Шварцвальд. До ближайшего города, как говорила тетя Астрид – целый час на повозке или половина дня пешком. Дорога такая ухабистая и неудобная, что идти по ней почти невозможно. Когда я был маленьким, я несколько раз убегал в лес, а однажды, даже сам не смог найти дорогу обратно. Меня привел прадедушка Ганс, тяжело опираясь на свое охотничье ружье.
