– …Язычников и нехристей, – продолжил я начатую атаманом фразу.
– Что-то вроде того, – усмехнулся Станислав.
– Не думал, что у нас на Сечи с этим так строго стало. А что, казаки, которые Риму и Византии не покланяются, хуже воюют?
– Нет, такого точно нет, – подумав, сказал Станислав и провел рукой по усам.
– Воду, кто мутит?
– На месте разберешься, – ушел от прямого ответа Станислав.
– Друзья наши объявились? – спросив, я в первую очередь имел в виду татар.
– Пока непонятно. На кордонах говорят, что пока все тихо, но сам понимаешь…
– Летний лагерь разбит?
– Хлопцы только отправились туда порядок наводить, но к вашему приезду уже можно будет спать. Там сотня под руководством Антипа Головка. Дело знают. Правда, если набег, то сил маловато для отражения, но знак, если что, успеем подать.
– До лета значимых набегов не будет, – изрек тогда я, чем удивил атамана.
– Точно знаешь? – Стас изучая смотрел на меня.
– Догадываюсь, – усмехнулся я. – Точно ничего нельзя утверждать.
– Твоя хара (сила) прибывает и светлая?
– Я черную хару не коплю. Тебе любой батька скажет, если, конечно, не захочет обмануть. А значение это, какое имеет? Тебе же главное – чтобы дело делалось.
– Оно-то так, да не совсем.
– Что еще за новости? – догадался я.
– Тут дело такое, старообрядцы объявились. Вроде бы как идола вкопали и служат ему. Перуном кличут идола. Ты, часом, не их поклонник?
Я усмехнулся. Непривычно было слышать от куренного атамана такие разговоры. Это во Франции могли, если что, и на костре поджарить за принадлежность к магам, да ведьмам. На самом же деле казнили невинных людей маги и представители темных сил, облаченные в рясы. Раньше я не слышал, чтобы на Сечи такие разговоры ходили. Мир менялся и не в лучшую сторону.
– Я не служу Перуну, треб не правлю, – успокоил я Станислава.
– Может, ты почитатель Прави или солнцепоклонник? – серьезно, но с еле заметным лукавством в голосе спросил Станислав. – Есть у нас тут такие.
– Я к ним не отношусь.
По мере расспросов Станислав добрел, уже не так строго и сурово смотрел на меня, оценивая, что же я из себя представляю.
– Вижу, ты наш, – в конечном итоге сделал вывод Станислав. – У нас тут кто во что горазд, поборников Христа единицы, но хлопцы дело знают. Если что, жизнь отдадут за Сечь-матушку. Считай, что к братьям вернулся. На чужбине каково? Сказывают, ты долгое время во Франции был…
– Чужбина, сам понимаешь, сердце не радует, хоть и солнце там светит вроде бы и также и дождичек идет. Неньку нельзя понять, ее можно услышать сердцем. Когда ты скачешь на коне галопом, а в ушах шум ветра – жизнь радует тебя. Кажется, что нет ничего больше и важнее, чем необъятная степь.
– О как заговорил, – остановил меня Станислав. – Может, ты не туда пришел? Сказать умеешь, злотые и червонцы, по тебе вижу, водятся. Чего тебе еще надо? Женщину, если захочешь, можешь здесь найти и молодую.
– Характерник я. Надо сделать то, что не успел, поскольку в плен попал. В этом мое призвание.
– Ладно, посмотрим, на что ты горазд. Дела у меня. С Рушайлом переговоришь. Он сейчас подойдет. Тима, ты где? – прикрикнул атаман.
На его зов откуда-то из ближайшего куреня, стоявших один возле другого, показался казак лет сорока. Он быстрыми шагами приблизился к нам, остановившись в двух шагах и широко улыбаясь, всем своим видом показывая, что доволен нашим появлением здесь.
– Сын, – сразу определил Тимофей. – Детям здесь не место.
