Брендан, названный так в честь отца Деклана, родился на две недели позже Лиды. Ривка теперь не бывала в своем офисе, поэтому мы снова начали переписываться – о болезненных схватках, кормлении грудью, бессонных ночах, крохотных пальчиках и пяточках. Мы словно исподволь признавались друг другу в том, что жизнь складывается не так благополучно, как мы когда-то надеялись.
Но напрямую мы этого не говорили. Да и как такое сказать? У нас были наши дети.
Думаю, мне следовало обратить внимание, что Деклан приходит домой ближе к ночи, трезвый, хотя, по идее, провел четыре часа в пабе. Следовало обратить внимание, что Вонючка Слэттери часто спрашивает, как поживает Деклан, и это странно, учитывая, что они вроде как пьют вместе каждый вечер. Но я ни на что не обратила внимания, потому что вся была поглощена малюткой Бренданом, который оказался настоящим ангелочком. Дни у меня получались насыщенными. Я сажала карапуза Брендана в свой фургон с передвижной библиотекой и разъезжала по округе: встречалась с читателями из маленьких поселков, и те охали и ахали, завидев моего сына. А еще я внимательно следила, чтобы он даже не приближался к своим гадким теткам.
Так проходил месяц за месяцем. Мы продолжали навещать мать Деклана по воскресеньям. Каждый приносил с собой что-нибудь к столу, так как здоровье ее пошатнулось. Она радовалась, когда вокруг собирались все ее дети, поэтому я против этих визитов не возражала. Рецепты мне часто присылала из Америки Ривка. Когда мать Деклана в конце концов умерла, это случилось очень мирно: женщина словно заснула.
Вечером в день ее похорон Деклан совершенно спокойным голосом сказал мне, что я, конечно же, знаю, что у него есть другая женщина. Ее зовут Эйлин, она работает секретарем в школе, и в конце семестра они переезжают в Англию. Брендану тогда было семь. Он достаточно взрослый, чтобы наведываться в гости к папе, небрежно заметил Деклан. И ободряюще добавил, что Эйлин сможет стать Брендану второй матерью.
Я смотрела на Деклана так, словно видела его впервые. Реальность ускользала, как при обмороке или после сильного и неожиданного удара по голове. Я сказала, что у нас с Бренданом на следующий день поезд в Дублин и что график встреч и прочее мы обсудим после моего возвращения. Двумя годами ранее я вписала Брендана в свой паспорт, когда собиралась в Америку повидаться с Ривкой и Лидой, но у Макса в то время появились какие-то дела, и мы не поехали.
Деклану я оставила записку, в которой говорилось, что я сняла с нашего банковского счета достаточно, чтобы хватило на билеты до Нью-Йорка и скромные траты на месте; он пока может решить вопрос с домом и сообщить всем о том, что произошло. Пусть не думает, что увезла сына навсегда, я вернусь.
В Интерпол звонить не надо.
Я ничего не написала о том, какая он сволочь, как сильно я расстроилась, и ни словом не упомянула его возлюбленную Эйлин.
Ривка сказала, что будет очень рада со мной повидаться.
– А Макс? – опасливо спросила я.
– Его почти никогда не бывает дома. Он вашего присутствия даже не заметит, – заверила Ривка.
Встретившись, мы разрыдались друг у друга на плече. Горько, со всхлипами. Это были мои первые слезы после того вечера, когда Деклан признался. Я оплакивала все то, что могло случиться, но не случилось. Однако обратно я бы мужа не приняла, даже если бы он упал мне в ноги. Может, он был прав, когда сказал, что все уже давным-давно прошло.
