Вступать в дискуссию с таким субъектом не хотелось, тем более что вместо меня ответил лысоватый мужичок.
– А кому?
– Что кому? – взвизгнул очкарик.
– Кому ты тут жаловаться собираешься? – поинтересовался лысый.
– Начальству ихнему!
Но тут и до толстячка дошло, что в этой конторе начальство как таковое отсутствует. Вернее, до него уж очень высоко.
– Найду кому, – решительно заявил он, считая, что победитель в споре тот, за кем осталось последнее слово.
Существо за стойкой без тени раздражения заявило толстяку:
– Он умер раньше вас, поэтому он – вперед. Давайте документы!
Это уже относилось ко мне.
Я улыбнулся существу и, замявшись, сказал, что в общем-то не претендую, чтобы меня обслуживали вне очереди. Тем более что впереди у меня вечность, как нам обещали святые отцы.
– Ну, это кому как повезет, – не согласилось со мной существо.
Я никак не мог определить его пол. Фигура у него была какая-то неопределенная, а лицо источало ровный неяркий свет, словно лампа дневного света, и этот свет скрывал черты лица. Голос напоминал то ли мужской тенор, то ли женское контральто.
– Кому-то долго ждать приходится своего часа, а кого сразу по второму кругу заворачивают. И передохнуть не дают. Это уж как суд решит. Давайте документы, – повторило оно равнодушным голосом, не обращая внимания на толстяка, стоявшего рядом.
– Какой суд? – испуганно спросил очкарик.
– Народный, – съязвил стоявший сзади лысый.
– Божий, – вздохнуло существо.
Взяв своими светящимися руками мою пластиковую папочку, чем-то напоминающую современные канцелярские файлы для бумаг, оно положило ее на стеклянный квадрат на своем столе.
Мой пакет засветился ярким алым светом.
– Еще не лучше, – выдохнул регистратор. – Категория «А».
– Серьезно? – удивилось такое же существо за соседней конторкой. – Впервые вижу «Ашку» живьем, вернее, так близко.
И оно всерьез принялось меня разглядывать. Если б я был живым, я бы слегка засмущался, но, похоже, мне, как душе, смущение было неведомо.
Мое регистрирующее существо замедлило свои действия, сосредоточенно решая, как со мной поступить. Только я собрался было спросить, что же мне делать, как оно, видимо, уловив мои мысли, протянув мне мой пакет, произнесло весьма вежливо:
– Вы хотите посетить траурные мероприятия?
– Какие? – не понял я.
– Похороны вашего тела, поминки.
– Это мое право или обязанность? – снова поинтересовался я.
– Это право, правда, предоставляется не всем. Вам можно.
Я задумался и довольно отчетливо представил, как пройдут мои похороны. Картина, возникшая в моем сознании, была довольно унылой и никак не вдохновляла. Я, честно говоря, и будучи живым, не очень-то любил подобные мероприятия, посещая их исключительно в силу необходимости, а уж теперь, когда имелась такая прекрасная возможность сачкануть, причем никто из покинутых мной родственников этого не заметит, было бы странным проявлять активность и тащиться на собственные похороны. Тем более, что в последнее время у меня с моим телом было множество разногласий.
Оно во многом меня не удовлетворяло, и все последние годы жизни я подсознательно чувствовал свою отстраненность от него. Я не слишком его жалел и берег и, возможно, именно поэтому умер так рано. Так что смотреть на бренные останки, когда-то принадлежавшие мне, не было никакого желания. Поэтому я ответил:
– Чересчур скорбное зрелище будет, лучше я на него не пойду. А чего-нибудь повеселей вы не можете предложить? Вроде танцев для тех, кому за тридцать, хотя бы?
