– Ты настаивала, чтобы я не отдавал лодку, – напомнил Ильтен. – Но если лодка моя, я не вижу причин не дать ее господину Хэнку попользоваться. Мы ведь с ним не враги, а добрые соседи. А если лодка не моя, то ко мне вопросов нет. Ты же этого и хотела.
Она сердито кинула плод в таз.
– Что он теперь обо мне подумает?
– Ты бы поразмышляла над тем, что он подумает обо мне.
Завтрак прошел мирно. Тереза чувствовала себя слегка виноватой, как всегда, когда речь заходила о ее отношениях с Маэдо. И впрямь, Хэнк может подумать, что Ильтен – плохой муж, неспособный обеспечить жену, раз живет в доме ее любовника. Выходит, Ильтен рискнул своей репутацией, чтобы с лодкой вышло по ее. Неудобно.
Чтобы отвлечься от этих неприятных мыслей, Тереза стала думать о другом. Вот интересно, что произошло с Ликой. Это супруг ее так приложил, что сам испугался? Или несчастный случай? Крови многовато для обычных побоев, тут без чего-то серьезного не обошлось. Хэнк же не совсем дебил, чтобы пырять железом кормящую мать?
Черт возьми! Как она об этом сразу не подумала? Где их ребенок? В машине его точно не было. Она вскочила – мелькнула мысль: надо бы сменить брюки на юбку, но тут же ушла, – и помчалась к даче номер 4. Ребенок заходился в крике, лицо посинело, ручки и ножки беспорядочно дрыгались. Пеленки были мокрые насквозь. Тереза забегала по дому в поисках чистого детского белья, нашла, вымыла и переодела малыша. Он, похныкивая, стал искать грудь.
– Голодный, – сочувственно констатировала Тереза. – Откуда ж я тебе молоко достану? Коров тут нет.
Она понесла ребенка к себе, машинально баюкая. Ильтен уставился на него:
– Что, бросили младенца одного? Ну, дает этот Хэнк!
– Господин Хэнк, – ехидно поправила Тереза.
– Изверг он! Родного сына забыл.
– С сыном пока ничего непоправимого не случилось, – рассудительно возразила Тереза. – А вот с Ликой – могло, нельзя было медлить. Хоть бы он успел ее до города довезти!
Ребенок снова заплакал, и Тереза распорядилась:
– Сходи за сгущенкой.
Малыш и из соски, наверное, не умел пить как следует, привык больше к материнской груди. Но единственное, что могли предложить ему Ильтены – разбавленное сгущенное молоко с чайной ложечки. Он давился, кашлял, плевался, но деваться было некуда. Так или иначе, часть еды попала по назначению, и измученный ребенок уснул. Тереза обтерла мокрым платком уделанную сгущенкой мордашку и положила его на большую подушку – он целиком умещался на ней. Ильтен предусмотрительно подсунул кусок полиэтилена.
Хэнк с женой вернулись только через неделю. Полдекады, иначе говоря. Лицо у Лики было совсем бескровное и выражало готовность упасть в обморок в любой момент. Опираясь на руку мужа, она с трудом преодолела ступени крыльца и огляделась. Спину пробрал холодок. В доме было пусто и тихо.
– Билле, – прошептала она, – а где Дени?
Хэнк вздрогнул, даже не сделав ей замечание, что она пристает к нему с расспросами, не спросив разрешения. О ребенке он как-то не подумал. Им всегда занималась Лика, от него никаких усилий не требовалось – разве что подождать несколько минут, пока она закончит возиться с сыном. Когда с Ликой стряслось несчастье (вот бестолковая дура, ну зачем она взяла его нож, он же запрещал), он был полностью поглощен этой заботой, ни одна мысль в голову не шла, кроме как «хоть бы не потерять жену». И вот теперь… Зохенов хвост, куда же делся малец? Его сыночек, его гордость, его вклад в демографию страны…
