О Пахомыче, как о леснике со стажем, вспомнили всего два года назад, после очередных выборов президента. Центральная власть наконец озаботилась положением дел в лесной отрасли, вспомнила о воссоздании охотоведческих хозяйств, да и с постоянными пожарами надо было как-то бороться, и старику предложили возглавить Синдорское лесохозяйство.
Однако от должности начальника он отказался, а лесником поработать согласился, и ему доверили контроль Синдорского заказника, начинавшегося к югу от его родной деревни.
За два года он обошёл все окрестные леса, обозначил более сотни завалов и валежников, которые надо было расчистить, пересчитал медвежьи берлоги и лосиные тропы, волчьи схроны и ареалы обитания прочих лесных жителей и, конечно же, обошёл все грибные места, которые показывал ему ещё лет семьдесят назад его отец Пахом Кузьмич.
Работы хватало не только ему. В лесхозе работали три лесника, намного моложе, но и для них задача очистки лесов от мусора и завалов была неподъёмной. К тому же в этом году почти пятьдесят процентов ельника оказалось заражено короедом, что требовало внимания и средств для борьбы с жучком. А кроме того, чуть ли не сорок процентов лиственного лесного фонда составляли перезревшие деревья, которые тоже надо было валить, пилить и вывозить. Администрация края дала на это лесникам сроку пять лет, но справятся ли они, почти не снабжаемые необходимой техникой и химией, Пахомыч не знал. По его подсчётам с его подшефной территории только в этом году вывезли почти десять тысяч кубометров лесного мусора, а сколько ещё осталось, трудно было представить.
К восьми часам лукошко было полно белыми и подосиновиками.
Пахомыч посидел на комле вывороченной лиственницы, попил горячего чаю из термоса вприкуску с сухарями, снова побрёл от поляны к поляне, обходя грибные захоронки. Встретил лося, пасшегося в кустарнике за мшаником. Лось посмотрел на него задумчиво, закидывая рога за спину, признал своего, отвернулся. Он понимал, кого надо бояться в этих краях, так как самым страшным хищником был не медведь, не зверь, а человек. Но Пахомыч никогда не охотился на лесную тварь, будучи сугубо мирным человеком, несмотря на наличие ружья, и звери это чуяли.
К девяти часам он набрал и котомку, в которую тоже умещалось не менее ведра грибов. Пора было возвращаться восвояси.
Пахомыч миновал завал из упавших сухих сосен, с неудовольствием подумав, что завал придётся убирать ему самому. Машина или трактор сюда проехать не смогли бы, а это означало, что распиленные стволы падняка надо было тащить до границы зимника, где по просеке проходил пунктирчик дороги.
Встретился развороченный муравейник.
Пахомыч обошёл его кругом, всмотрелся в заросли сосняка, обнаружил горб медвежьей берлоги. Медведей он встречал здесь не раз, однако один на один выходить на них опасался, зная не сильно миролюбивый нрав лесного хозяина.
Послышалось низкое ворчание: хозяин был дома, хотя обычно в тёплые летние дни медведи предпочитали отдыхать в зарослях, на сухом валежнике.
– Не переживай, не в гости я к тебе, – проворчал в ответ Пахомыч.
Но медведь уже высунул лобастую башку из отверстия берлоги, затем легко вылез сам, угрожающе посмотрел на человека.
Несколько мгновений они изучали друг друга, оценивая намерения другой стороны.
Пахомыч попятился, провожаемый взглядом бурого мишки, а точнее, медведицы; судя по тому, как она отреагировала на повизгивание, раздавшееся за спиной, там возились медвежата. А вылезла медведица из берлоги потому, что учуяла приближение человека и намеревалась преградить ему путь.
