Она опустила голову, а Дима пытался в это время сглотнуть ком ненависти к себе. И не мог. Ему захотелось взять себя за волосы и швырнуть об стену, избить до полусмерти, выбить из нутра весь этот чертов садизм, мазохизм, агрессию, что там еще? Ему хотелось выпотрошить себя, разрезать скальпелем ровно по вертикали, вытащить все внутренности вместе с дерьмовым, жестоким сердцем, засунуть в мясорубку и дробить до жидкой красной кашицы. Невозможно ведь быть такой скотиной. И пусть он это сказал сгоряча и только потому, что устал слушать ее бред про смерть, но ему было нестерпимо больно. Хотелось выть. Как он мог сказать ей такие слова? Лучше бы его всего парализовало или скрутило в тугой узел.
В комнату зашел профессор со специалистом:
— Значит, вот что мы решили. Мы сейчас возьмем небольшой кусочек материала, чтобы точно быть уверенными, что там все чисто, а на рану, к сожалению, придется наложить шов, иначе будет долго заживать, а когда заживет, будет некрасиво. Можем поставить укол, чтобы не было больно.
— Не надо. Я потерплю, — спокойно ответила Алена.
— Тогда пройдемте в перевязочную, а вы, молодой человек, — обратился профессор к Диме, — подождите нас тут.
Профессор увел Алену и очень скоро вернулся:
— Все нормально, не переживайте, сейчас зашьем, даже шрама не останется. Давайте решать по вашему сыну?
Дима кивнул.
— Сейчас его осмотрят, и мы решим, что делать. Но если есть деньги, то лучше отвезти его в Германию. Там замечательные специалисты, мои хорошие коллеги, есть даже старый, военный друг, который все еще оперирует. Вот бы вам к нему попасть.
— Что мне надо сделать для этого?
— Сейчас все расскажу…
Алену привели минут через пятнадцать. Диме показалась, что она стала еще бледней, чем была утром.
Она присела на стул, даже не взглянув на Диму, а он не мог на нее насмотреться. Разглядывал открытый лоб с синей венкой у виска, худые руки с тонкими пальцами, длинную несуразную юбку, неуклюжие коричневые ботиночки. Такие маленькие, как будто детские. Какая же все-таки она миниатюрная, нежная, как будто игрушечная, кукольная, ему так хотелось взять ее на руки и укачать как малышку. Такая нежность у него появилась в груди, даже защемило от нее так, что он раскашлялся.
Дверь открылась, и появился Сашка в коляске — его привез другой врач.
— Сына вашего уже посмотрели, все анализы сдали, снимки вот, передаем вам, они вам понадобятся. Показание к операции есть. Даже не просто показание, а рекомендация — надо делать как можно скорей, затянули вы с ней.
Дима подошел к Алене:
— Я здесь все сам решу, а вы пока потихоньку идите к машине. Подождите меня, пожалуйста, там.
Алена беспрекословно встала, взялась за ручки коляски и направилась к выходу. Открыв дверь, она оглянулась и сказала профессору:
— Спасибо вам огромное, доктор.
— Не за что. Ждем вас завтра на перевязку.
Рана у Алены очень быстро зажила, на перевязку и снятие швов она ездила с водителем. Шрама почти не осталось, только тоненькая беленькая полоска как воспоминание об уродливой папилломе.
Операцию врачи советовали делать как можно скорей, но у Алены не было заграничного паспорта. Его сделали, Давид решил это за неделю, подали на визу, и Алене отказали во въезде.
Дима подключил все свои связи. Время шло, но визу не открывали, только обещали. Каждый день. Наконец было решено, что поедут Дима с Сашкой, а Алена прилетит уже как получит разрешение.
