Братство ревнителей церковного обновления (группа «32-х» петербургских священников), 1903–1907. Документальная история и культурный контекст - страница 11

В первой из названных работ речь идет о времени «упокоения и реформ», которое последовало за первой русской революцией, Поэтому интересующие нас вопросы в ней рассматриваются чаще ретроспективно, в связи с ситуацией 1907–1910 годов, Исследователь отмечает, что революция 1905–1907 годов, с одной стороны, способствовала «дальнейшему углублению религиозных настроений и апокалиптических предчувствий в среде российской интеллигенции»[58], а с другой – подготовила «условия разделения и самоутверждения различных частей церкви»[59]. Развернутая картина движения обновления церкви в период первой русской революции представлена в монографии Фирсова «Русская Церковь накануне перемен», Свой анализ состояния церкви в разгар революции 1905 года историк начинает с указа «Об укреплении начал веротерпимости», подписанного императором 17 апреля 1905 года в день Светлого Христова Воскресения, Прямым следствием этого указа он считает постановку вопроса о необходимых изменениях внутри церкви, поскольку «отказ от укрепления “внешних стен” мог проходить только одновременно с внутренним изменением строя церковной жизни в соответствии с канонами»[60].

Фирсов указывает также, что «революционная волна окончательно уничтожила политическое влияние Победоносцева»[61] и привела к росту «левых» настроений в среде столичного духовенства. Отдельные параграфы монографии Фирсова посвящены обсуждению вопроса о церковных преобразованиях в духовной и светской печати, роли светских властей в разработке вопроса о реформах, позиции митр. Антония и отзывам епархиальных архиереев. Для нас существенный интерес представляет раздел монографии Фирсова «“Обновленческий фактор” в истории Православной Церкви начала XX века», в которой автор описывает рождение «обновленческого» движения. Исследователь пишет, что дореволюционные «обновленцы» ставили перед собой приоритетную цель – «воссоздать раннехристианский идеал церковной жизни, при котором восторжествует несколько наивно понимаемая соборность»[62].

Фирсов указывает на «политическую составляющую» дореволюционного «обновленчества» и сравнивает его с «обновленчеством» советских лет. В первом случае эта составляющая «заключалась в инициировании светскими властями церковной реформы на фоне начинавшейся революции 1905 года, что позволило либеральным столичным клирикам заговорить о необходимости “канонических изменений”; во втором – в желании советской власти, “разделяя и властвуя”, быстро покончить с централизованной церковной организацией и получить управляемую Церковь»[63]. Нам представляется, что требует уточнения и вопрос о типе влияния государства на церковь, и вопрос о степени политизированности того и другого явления. Характер движения церковного обновления, возникшего в 1905 году, трудно прояснить без различения внутрицерковных потребностей и диктата внешних обстоятельств.

Фирсов предпринимает попытку «по косвенным данным» установить имена священников, входивших в группу «32-х»: свящ. В. Я. Колачев, свящ. А. П. Рождественский (редактор «Церковного вестника»), свящ. Г. С. Петров, прот. М. И. Горчаков (профессор церковного права Петербургского университета), прот. М. П. Чельцов, свящ. К. М. Аггеев, свящ. И. Ф. Егоров, архим. Михаил (Семенов). Среди мирян, которых члены группы «иногда привлекали к своей деятельности»[64], Фирсов называет Н. П. Аксакова, историка-публициста, литератора и богослова.