Я кивнул. Действительно, кто потерпит такие слова?
– Так что, он ее из-за этого прихлопнул? – все допытывался я.
– Какой ты непонятливый, Ила. Я же сказала, что он ее не убивал. Все произошло из-за меня.
– Из-за тебя можно, – буркнул я. Во мне вновь возникло коварное искушение: воистину, раздвоенность – удел слабовольного человека.
Мэри никак не отреагировала на мою фразу и лишь тяжко вздохнула:
– Грустная история, Ила… Я тебе расскажу.
И она мне рассказала. Этот парень Джек – из африканских мусульман, он женился на старшей сестре Мэри, когда ему и Жаклин едва стукнуло шестнадцать лет. Они для этого специально поехали в штат Джорджия, там женят с шестнадцати… Родители были против, но ничего не поделаешь – Жаклин забеременела. Но после свадьбы она сделала аборт – решила пойти учиться, а с ребенком, сам понимаешь… Джек жутко расстроился, он хотел ребенка. Они прожили девять лет. Джек трудился день и ночь, но Жаклин не беременела. И очень переживала – она ужасно любила мужа и боялась его потерять. И с учебой у нее ничего не вышло. Джек, досадуя на бесплодие жены, лупил ее чуть ли не каждый день – все требовал ребенка. Но ничего у Жаклин не получалось после того первого ее аборта… И тут Мэри пришла в голову мысль – она нередко слышала о таких делах: Мэри решила родить ребенка для сестры. От ее мужа. Решила и сделала… Но когда родился малыш, Мэри передумала отдавать его сестре. И тайно укатила в Монтану, к двоюродной тетке, у той была ферма с козами. Тетка промышляла козьим молоком и неплохо зарабатывала. Мэри ей помогала… А Джек совсем рассвирепел. Он вообще хотел пережениться на Мэри. Или иметь двух жен – им, мусульманам, по религии можно. Но Мэри-то исчезла, прихватив малыша… В гневе Джек разнес всю халабуду на улице Берген и даже покалечил соседей, которые заступались за стариков родителей. Джека арестовали, но вскоре выпустили по просьбе Жаклин… Но однажды, после очередного буйства мужа, Жаклин выскочила в бэк-ярд, облила себя бензином и подожгла. Так и сгорела на заднем дворе. Джека арестовали и дали ему срок за понуждение к самоубийству. Вот он и сидит…
Поезд прибыл в Кливленд рано утром, в семь тридцать. Точно по расписанию. Эдди Уайт, напялив форменную фуражку, сбросил вспомогательную лестницу – уровень платформы почему-то был ниже порожка двери вагона – и, сонно улыбаясь, помог своим пассажирам сойти. Где Эдди проторчал ночь – непонятно, вероятно, кемарил в каком-нибудь отсеке.
Я помог Мэри снести вниз баул и, опередив Эдди, снял с площадки малыша. Следом на платформу спрыгнула Мэри. Ее милое черное лицо сияло. Изо рта выдувался очередной «бабл-гам». Я с удивлением подумал, что этот резиновый мяч мне уже не кажется таким противным…
Мэри нагнулась, одернула на мальчике его яркую курточку и, выпрямившись, сказала мне с улыбкой:
– Жаль, Ила, что у тебя больное сердце.
– Ничего, Мэри, – ответил я, не скрывая вздоха. – Надеюсь, что у Джека с сердцем все в порядке.
– И не думай. – Мэри ухватила ушки баула. – У меня с Джеком ничего не может быть. Я не прощу ему свою сестру Жаклин. Покажу ребенка и вернусь домой. Пусть он со своей резиновой девочкой балуется, им специально в той тюрьме для этого дела выдают комплект…
Я ткнулся губами в упругую солоноватую на вкус щеку моей ночной искусительницы. Мэри тронула ладонью мою шевелюру:
– Оказывается, у тебя такие мягкие волосы, Ила…
