– Я могу с вами поговорить? – прорвался сквозь тишину низкий мужской голос.
Я промолчала, едва взглянув в его сторону. Он сел напротив меня и представился. Его имя было сложным. Я его не запомнила. Стеклянные глаза мухи с тоской смотрели на меня. Ее агония закончилась. Я закрыла глаза.
– Я понимаю, что вы сейчас испытываете. Но в расследовании убийств первые двадцать четыре часа особенно важны. Помогите нам найти убийцу вашей дочери. Может быть, ей кто-то угрожал? Она у вас красавица, наверняка у нее было много поклонников. Как думаете», мог среди них быть кто-то…
– У вас есть дети? – спросила я.
– Нет, пока нет.
– Тогда вы не можете понимать то, что я чувствую.
– Да, но мне доводилось терять близких людей.
– Это не одно и то же.
– Хорошо, наверное, вы правы. Так вы поможете следствию?
– Ее все любили. У нее не было врагов.
– Хорошо. Может быть, враги есть у вас?
– Как это случилось?
– Это мы и пытаемся выяснить. Опрашиваем свидетелей… Предположительно, он напал на нее сзади и нанес несколько ударов…
– Ее зар… – слова застряли у меня в горле, и я откашлялась, прежде чем продолжить. – У него был нож?
– Сложно сказать. Раны не похожи на ножевые, но экспертиза все прояснит.
– У нее сегодня должен был быть экзамен по химии…
– Да, мы нашли ее зачетную книжку.
– Она его сдала?
– Да, на отлично.
– Вы видели ее оценки?
– Да.
– Она круглая отличница и поступила на грант.
– Может быть, ей кто-то завидовал?
– Вы же видели ее… как ее можно не любить…
***
Я вылетела из кабинета директора, чувствуя, как бешено колотится в груди сердце. От злости у меня сводило челюсть, а в голове кружился целый рой оскорблений: «вы – продажная сволочь», «вы только деньги умеете собирать», «вы – самодовольная дура», но все они застряли в горле, стоило мне встретиться взглядом с сыном. Он сидел на диване, прислонившись к стене. Его волосы были взъерошенными, а под глазом наливался очередной синяк. Бедный мой малыш.
Час назад, когда мне позвонили из приемной директора, я и подумать не могла о таком финале. Это был уже третий визит на ковер только за последний месяц, а сколько их было за эти три года, что мой сын учится в этой школе… и не вспомнить. Но несмотря на частоту встреч, маленький, красиво обставленный кабинет всегда встречал меня настороженно-враждебно.
Директриса властно махнула мне рукой, разрешая войти. Она разговаривала по телефону, и, усадив Полину в кресло, у меня впервые появилась возможность осмотреться. Белые стены были завешаны разными грамотами и дипломами, а также фотографиями лучших учеников. Бессмысленно искать среди них родное лицо, здесь никто не верит в гений моего сына. Но я уверена, что когда-нибудь они об этом пожалеют. Настанет день, когда они будут с гордостью говорить о том, что Виталик учился именно в этой школе. Возможно, директриса будет приписывать себе лично его успех, уверяя всех, что несмотря на его физическую неполноценность и страшные диагнозы в анамнезе, именно она разглядела в нем настоящий алмаз. Да, тогда она, конечно, не будет вспоминать о том, как противилась принимать его в школу, давать шанс на полноценное образование. Она никогда не сможет признаться в своей слепоте и бессердечии. Но я ей напомню. Я ничего не забыла, хотя сейчас и вынуждена на многое закрывать глаза. Я знаю, ради кого делаю все это. Я рада, что не пошла на поводу у других и не отдала сына в интернат для умственно-отсталых детей. Мой мальчик уже три года ходит в обычную школу, и это наш с ним общий успех. Да, у нас есть проблемы в развитии, но, черт возьми, он уже в третьем классе. И мы сможем пойти дальше, что бы ни случилось.
