– Элементарно, Ватсон. Нахлобучила на голову парик, сверху нацепила шапку, выпустила челку до бровей, на нос водрузила жуткие очки, а родинку сделала из куска черного хлеба. Падает все время, зараза. Думаю, что та дрянь, которая затеяла эту историю, придумала нечто более удобное. Понимаешь, прикинуться Соней очень легко. Все внимание приковывается к этим кретинским очкам, седой челке и родинке. Люди просто не обращают внимания ни на что другое, ни на цвет глаз, ни на форму рта. Ленка купила мне парик у метро, вот с очками, правда, проблема, таких давно не выпускают. Поэтому я надела слегка другие.
– А фигура?
Нора хмыкнула:
– А вот это третье обстоятельство, которое окончательно убедило меня в том, что Соня тут ни при чем.
– Почему?
– Понимаешь, на ней была каракулевая шуба.
– Ну и что?
– Меховое манто скрадывает очертания фигуры, это не коротенькая кожаная курточка. Если на женщине мех, трудно сразу сообразить, что под ним: точеные формы или обрюзгший кусок мяса.
– Но у Сони не было ничего кожаного, – вклинился я в монолог, – сколько помню, она всегда носила эту шубу.
– Ты не дал мне договорить! – возмутилась Нора. – Именно так! Соня лет двадцать таскала каракуль, который, честно говоря, уже потерял приличный вид. Шубку она купила в тот период, когда пристроилась почасовиком в Академию МВД. Денег там платили с гулькин нос, зато прикрепили ее к распределителю. Помнишь, что это такое?
Я кивнул. Подобное не забывается. В годы тотального дефицита основной мечтой советского человека было попасть в закрытые для широких масс населения магазины, где на прилавках лежали вожделенные продукты и вещи.
– Соня тогда дешево пошила шубу, – продолжила Нора, – причем не черную, а коричневую, достаточно редкого цвета. Не поверишь, на улицах на нее пальцем показывали.
– В то время любая выбивающаяся из общего фона вещь вызывала неуемный восторг населения, но я никак не возьму в толк, при чем тут шуба?
– Иван Павлович, – сурово сказала Нора, – я ту шубенку знаю лучше, чем свои манто. Ну-ка, скажи, как описывали ее свидетельницы?
Я напрягся.
– Коричневая, каракулевая, длинная, широкая, с воротником из норки.
– Вот, – подскочила Нора, – вот оно!
– Что?
– У Сони никогда не было норки! Воротничок сделан из песца.
– Ну, эти меха похожи.
– Вовсе нет, – отрезала хозяйка, – впрочем, не спорю, вполне вероятно, что мужчина и перепутает песца с норкой, но женщина никогда. Уж поверь, любая девочка с ходу отличит одно от другого! Знаешь, как обстояло дело? Некто затеял маскарад и подставил Соню!
– Зачем?!
– А вот это мы и должны узнать, – отрезала Нора.
– По-моему, надо позвонить в милицию и изложить им свои соображения.
– Нет, сами станем искать того, кто устроил этот спектакль. Соня моя подруга, и я обязана ей помочь.
– Но…
– Ваня! – И Нора стукнула кулаком по подлокотнику кресла.
В то же мгновение сиденье, тихо поскрипывая, взметнулось вверх, и глаза хозяйки оказались на одном уровне с моими. Став инвалидом, Элеонора покупает себе самые современные модификации колясок. Последняя снабжена механизмом, который позволяет увечному человеку стать такого же роста, как и собеседник. Сиденье поднимается вверх. В этом есть смысл, очевидно, очень некомфортно разговаривать с людьми, когда они смотрят на тебя сверху вниз.
– Иван Павлович, – сурово отчеканила хозяйка, – изволь взять ноги в руки и отправиться к Николаю.
