Она начала шумно двигать стулья, заставив поморщиться не только Игоря, но и Генеральшу. Наконец, все расселись. Бабуся болтала без умолку, нахваливая пирог, рассказывая потешные байки о людях, с которыми сталкивалась в магазинах, на рынке, в транспорте, на улице. Шустрая старушка никогда не отказывала себе в удовольствии остановиться и „поглазеть“.
Теперь же Бабуся лакомилась пирогом, который действительно получился отменным и рассказывала, как она „намедни такое чудо встретила“.
– Чудо? – переспросил Игорь.
– Чудо, – подтвердила Бабуся и продолжала, – еду это я утречком на рынок. А ехать далеко, так я прошлась немного до конечной, села себе, как королева, и еду. Наверное, задремала, как на грех, только чувствую, что в коленку мне что-то упирается. Я смотрю, а в автобусе теснотища, повернуться негде, и рядом со мной в закуточке пристроился ктой-то. В коленку мне нога упирлась в штанах таких моднючих, в рубчик.
– Вельветовых, – уточнила Ирина.
– Во-во, в них самых. Смотрю дальше вверх, а там кофта, да такая фасонистая, белая вся, аж до голубизны, рукава длинные, воротничок аккуратный. Вот, думаю, студент учиться едет. Гляжу дальше вверх, прямо обомлела вся.
– Почему, – Игорь развеселился, – у него такое страшное лицо было?
– Нет, не страшное, наоборот. Только гляжу, а глазенки-то подкрашены малость.
– Может быть, – предположила Ирина, – это была девушка?
– А я чего, – обиделась Бабуся, – без глаз совсем? Хотя грешным делом и я так продумала, но гляжу на кофту, а там никаких, ну, совсем никаких признаков женского полу.
Теперь смеялся не только Игорь. За столом хохотали все, слушая про Бабусину эпопею.
– Это еще чего, – продолжала Бабуся, – а вот в губе было маленькое колечко вдето, самое настоящее, а в ухе сережка болталась, с висюлькой такой. А волосы темные, и стояли, как колючки у ежика. Я хорошенько разглядела. На одной руке было колечко с синеватым таким камушком, а на другой руке, на мизинце, колечко как тарелочка маленькая, плоское такое, и знаки на нем какие-то выдавлены. В уши такие штуковинки вделаны блестящие, и шнурочки от них тянутся к такой черной коробочке, что на поясе прикреплена. А часы у него какие! Большие, размером в пол-ладони. Сами белые, а стрелки красные. Только часы-то оказались с обманом. Их откинуть можно, а под ними отверстие, в котором монетки хранятся. Вот такое чудо я видела.
Рассказывая, Бабуся вылезла из-за стола и начала показывать, как она ехала, и как стояло „чудо“.
– А потом уже моя остановка приспела и мне выходить надо было. Я за поручень-то схватилась, а этот оглашенный шофер, как дернет, у меня рука возьми, и сорвись. И прямо это чудо рукой по носу и хлопнула. Я аж перепугалась вся, стою ни жива, ни мертва, душа в пятки ушла, только сказать и смогла: „Прости меня, старую“. А чудо это разворачивается ко мне, смотрит, улыбается, рот до ушей, и говорит: „Да, ничего“. Я еле-еле двери нашла, еле выскочить от такой страсти успела.
От бабкиного красочного рассказа уже не просто смеялись, а плакали от смеха – настолько живописной была представленная Бабусей картина. Ирина вытирала глаза, Генеральша прикрылась ладонью, Глаша закрывала рот платком. Даже Игорь на время забыл о проблемах, об украденных бриллиантах Поспеловой и смеялся вместе со всеми.
Бабуся, как хороший актер, закончив представление, уселась мирно за стол и попросила:
