Шлюпка медленно отходила от борта, вокруг плавало еще несколько десятков спасающихся японских моряков. Суга охрип, крича, чтобы находившиеся в воде отплывали дальше от борта тонущего корабля. Но тщетно. Даже когда «Отова» перевернулся, многие полезли на его днище, предпочитая хоть временную, но твердую опору под ногами. И когда корабль пошел ко дну, их, конечно же, затянуло водоворотом.
Английская канонерка за кабельтов стала спускать шлюпки, и бравые англичане махом преодолели это расстояние. Кроме тех двух офицеров и шестнадцати матросов, которые находились в шлюпке с утонувшего крейсера, из воды было спасено еще сорок семь матросов и три офицера.
– Ну все, – выдохнул Иванов, глядя, как англичане начинают спасение японского экипажа. – В море. Передать на «Сердитый», чтобы следовал за нами. Чёрт! Как только отойдём миль на сорок, вызвать ко мне этого сопляка Соймонова, я ему вставлю такой фитиль, что морские черти позавидуют! Нет, ну надо же! Говорят: «шило в заднице». Так у него там целый кактус! Засвербило ему, понимаешь! Благо, если за границу территориальных вод не вышел. Хотя, если даже и не вышел – англичане в прессе запросто историю о нарушении морского права раздуют. Ох и получит он у меня!
– Федор Николаевич, – пряча глаза, обратился к каперангу старший офицер крейсера Попов. – Тут такое дело… Во время боя… На последних минутах… – продолжал Попов, – погиб мичман Соймонов… Петр Михайлович… Брат…
Лицо командира «Баяна» помертвело:
– Надо же так… И именно Петя… Ведь они вчера на катере встретились, даже поговорить толком не успели…
– Да, – Попов вздохнул, – совсем мальчик еще.
– Мужчина, Андрей Андреевич, офицер. И погиб в бою за Россию. Вечная ему память. Передайте на «Сердитый». Какие еще у нас потери?
– Убито семеро матросов и девять ранено, из них двое тяжело.
– Да уж, натворил делов этот последний снаряд. Похороним всех завтра утром, в море. Предупредите батюшку. Курс на Сайгон.
Письмо мичмана Василия Соймонова
Дорогая моя Оленька!
Глубоко осевший в почти пресной воде миноносец увозит нас прочь из китайского Шанхая, но мое сердце, как всегда, там, на другом краю Земли, у совсем другой реки и рядом с единственной для меня девушкой на свете…
Оленька, как много случилось за сегодняшний день! Еще утром, получив из Петербурга страшно разозливший меня приказ интернироваться, я был уверен, что мы застрянем здесь, в Шанхае, до самого конца войны, и утешало меня только то, что теперь, наконец, и я смогу получать твои письма. Но стоило мне вернуться из консульства, как бункеровавшийся здесь японский крейсер, который оказался едва вступившей в строй «Отовой», прислал ультиматум, привычно наплевав на китайский нейтралитет и грозя потопить наш корабль прямо в порту, если мы немедленно не сдадимся! Я уж, было, мысленно попрощался с этим светом, снова попросив у тебя прощения и ожидая нападения немедленно, как прикажу открыть кингстоны… Но тут, не иначе как вмешательством свыше, в порт вошел катер с прибывшего на рейд «Баяна»!
Японцы, которые дольше не могли находиться в порту без интернирования и не имевшие теперь возможности игнорировать международные правила, пошли на бой, где и были примерно наказаны «Баяном» за свое утреннее вероломство. Мы были рядом, но в битве участия не принимали, так как по международным законам не имели права, зайдя в порт позже «Отовы», затем преследовать ее. Но «Баян» и без нас утопил японца. Страшно было представить, что творилось на их маленьком крейсере, когда его ломали русские снаряды – ужасное зрелище. Но это война – они бы нас тоже не пощадили.
