Недавно в ночном рейде буксир «Вульф», на котором шёл Мейрер, смял и потопил разведывательную «горчицу» красных. «Горчицами» на Волге называли небольшие и вёрткие винтовые катера для работы в порту.
– Хорошо, – недовольно смирился Мейрер. – Я уступлю вам «Русло», буксир купца Чкалова. Он сейчас на смене баргоута у стенки Журавлёвского завода. Пришлю два пулемёта и боезапас. Надеюсь, это вас удовлетворит?
– Вполне, дорогой, – слегка поклонился Мамедов.
Конечно, «Межень» не была императорской яхтой. Она была разъездным судном управляющего Казанским округом. Под царя «Межень» перелицевали в тринадцатом году, когда праздновали трёхсотлетие Романовых. Николай II с семейством плыл от Нижнего до Костромы, до Ипатьевского монастыря. Ляля видела в «Ниве» фотоснимки императорской флотилии: пароходы, увешанные гирляндами флажков. А теперь своя флотилия будет у неё, у Ларисы Рейснер, и она, Лариса, уже взяла себе «Межень». Кто был никем, тот оказался всем.
Пулемётная очередь с «Межени» выбила цепь белых фонтанчиков перед носом «Фельдмаршала Суворова», и лайнер тотчас сбросил пар. Два судна неповоротливо сблизились посреди широкой реки и громоздко счалились, почти соприкасаясь «сияниями»: «Межень» полностью погрузилась в синюю тень большого парохода. Маркин и Ляля выбрались на колёсный кожух. Они ждали капитана «Суворова». А на галерею лайнера встревоженно высыпали пассажиры – крестьяне-мешочники и прилично одетые господа.
Пожилой и седоусый капитан спустился из рубки, придерживая китель: правая рука у него висела на перевязи, и китель был просто наброшен на плечо.
– Почему на ходу? – строго спросил Маркин. – Навигация запрещена!
– Домой двигаемся, господин моряк, – устало пояснил капитан, – в Спасский затон. У команды там семьи, кормить надо. Войдите в положение.
– А пассажиров зачем набрал? Капитализм обратно разводишь?
– У людей тоже нужда, – просто ответил капитан. – А нам заработок.
Разумеется, капитан был прав, но Маркин хотел придраться.
– Кто тебя в рейс выпустил?
– В Осе уездный комиссар просто отогнал от пристани.
– Бумагу разрешительную дал?
– Не дал, – покорно признался капитан.
Аристарх Павлович уже понял, что с большевиками спорить нельзя. Да, он увёл пароход из Перми, но чего добился? При прорыве погиб старпом, а комиссары послали на камские пристани телеграммы, что «Суворова» надо задержать. И в городе Осе пароход задержали. Команду посадили в подвал уездного Совета. Его, знаменитого капитана Фаворского, гноили в каталажке, будто базарного карманника!.. Семнадцать дней с квашеной капустой, вшами и парашей!.. А затем случилось что-то непонятное. В Перми – или в Нижнем, или в Москве – большевики упразднили речком, который занимался делами пароходств, и все распоряжения речкома отменились. В том числе и приказ об аресте «Суворова». Команду выпустили и приказали проваливать. Рупвод – новое управление пароходствами – «Суворовым» не заинтересовался.
Из толпы пассажиров на галерее за переговорами Аристарха Павловича с командиром «Межени» внимательно наблюдал Костя Строльман. Он пытался вспомнить: красивая девушка рядом с командиром – где он её видел?…
Ляля была уверена, что пассажиры «Суворова» любуются ею. Она и сама с удовольствием разглядывала пароход – огромный и такой белый на ярком солнце, что мелкие волны вокруг сверкали отблесками. Ляля думала, что сейчас она подобна флибустьеру – в её власти беспомощный и богатый фрегат. О флибустьерах писал стихи Гумилёв. Честолюбивый до бешенства, храбрый до безумия и неверный как бог. Великий поэт. Благородный подлец. Её первая отчаянная любовь. Она звала его Гафиз, а он её – Лери. Знал бы бессердечный Гафиз, что его милая Лери сейчас – словно Мэри Рид, королева пиратов!
