Стараясь смутить, Маркин сверлил Мамедова недоверчивым взглядом.
– Чем докажешь?
– Так баржей и докажу! Кому ещчё-то наши насосы и лэбёдки нужны?… А ты, я вижу, прыжал Стахэева, да? Ай, молодец моряк!
Маркин был польщён, хотя вида не подал, – но Мамедов это понял.
– Отдай мнэ баржу, дорогой, – проникновенно попросил он. – Эсли нэ вэришь – пойдём со мной до промысла, кланус, сам увыдишь, что нэ вру!
Горецкий удивлялся преображению Мамедова из холодного и умного командира в какого-то льстивого торговца с восточного базара.
– Стахеева ещё выкурить надобно, – поддавшись на уловку Мамедова, открылся Маркин. – Щенок-то огрызается.
Мамедов выдвинул из-за стола стул и уселся как для дружеской беседы.
– Уйми его, брат. Мнэ бэз баржи нэльзя возвращаться.
Горецкий тоже осторожно опустился на диванчик у двери. Он наблюдал за девушкой. Что она делает на пароходе? Чем так явно недовольна?
– Легко свистеть-то, – вздохнул Маркин. – А у Стахеева два «виккерса».
Девушка вдруг резко перебила Маркина:
– Стахеева мы уймём!
Мамедов быстро обернулся к ней:
– Он и ваши суда захватил?
– Это никого не касается! – отрезала девушка.
– Прости! – Мамедов хлопнул по груди растопыренной пятернёй. – Нэ в свою компетенцью сунулся! Думал, может, помогу чем…
– Да чем ты поможешь? – с досадой поморщился Маркин.
Мамедов покашлял в притворном смущении.
– У Стахэева, слюшай, в Сьвятом Клуче мать живёт, – сказал он.
Горецкий даже выпрямился. Он был впечатлён – но не столько низостью этого намёка, сколько готовностью Мамедова применять любые средства для достижения цели. Горецкий никогда не верил в благородство конкуренции: в гонках пароходов самые достойные капитаны выпихивали суда соперников на мель, и машины ударом срывало с крепёжных болтов, а пассажиры летели кубарем. Однако с такой беспощадностью борьбы Роман ещё не сталкивался. Это был урок от опытного специалиста. Урок гражданской войны в экономике.
– Мы не используем женщин как оружие! – зло заявила Ляля Рейснер.
Мамедов поджал толстые губы. Ляля сама себе являлась опровержением.
Маркин размышлял, ни на кого не глядя.
– Пригрозить-то не грех… – уклончиво заметил он. – И Стахеев уйдёт…
– Мы его затопим без всяких подлостей! – Ляля еле держала себя в руках.
Мамедов не вмешивался. Он забросил наживку и просто ждал. Он видел, что эта огненная девка подмяла морячка – не даром же она тут сидит. Морячок надеется уладить дело без хлопот, а девке такое против шерсти. Чего она хочет? Красивой войны с пальбой? Битвы пароходов? Мамедов внимательно рассматривал Лялю: бывают женщины, у которых внутри – чёрт. А морячок елозит задом… Ему и девка нужна, и под пулями рисковать неохота.
Маркин так и не принял никакого решения.
– Вали с борта, – раздражённо сказал он Мамедову. – Без вас разберёмся.
Зимовками речники называли никак не оборудованные места на реке, где суда укрывались на зиму, не опасаясь, что весной их сметёт ледоходом. Стахеевская зимовка располагалась в тесной глухой протоке между берегом и песчаной косой, заросшей густым тальником. На мысу возвышалась тренога облупленного створного знака. Стахеев загнал в протоку семь разных барж, два буксира – считая и свой, и старый товарно-пассажирский пароход. Ржавые суда выглядели безотрадно, будто отощавшие коровы в истоптанном загоне.
Лодка Вольки Вишневского скользила вдоль вешек, обозначающих узкий фарватер. Волька грёб распашными вёслами и оглядывался через плечо. На подмытом обрезном берегу виднелся окоп пулемётного гнезда, из которого торчал рубчатый ствол «виккерса». Стахеев держал фарватер под контролем.
