Впрочем, спор с Ленькой не испортил Кинтелю настроения. Он спокойно радовался хорошей погоде, когда вышел из дому, та же бесхитростная радость усилилась от встречи с Салазкиным. И теперь не исчезла. На коротких шумных переменах Кинтель Салазкина не встречал, но радость не проходила. Лишь на пятом уроке ее подпортила «литераторша» Диана Осиповна.
Кинтелю казалось, что Диана – она самая . Та учительница, из-за которой он в шестилетнем возрасте едва не схлопотал отцовских «блинов». Память на лица, как известно, была у Кинтеля скверная, но на девяносто процентов он был уверен. Диана появилась в этой школе в прошлом году. Скорее всего, она, как и Кинтель, переехала с Сортировки. Порой Кинтелю казалось, что Диана его тоже помнит, хотя и не уверена. По крайней мере, она часто поглядывала на Рафалова как-то по-особому и придиралась больше, чем к остальным. В прошлом году она преподавала у шестиклассников русский и литературу, а в этом – вот сюрпризик! – стала в седьмом "А" еще и классной руководительницей. Впрочем, Кинтель не очень расстраивался. Русский язык для него не был трудной наукой, литература – тем более. Поведения он был спокойного и к мелким Дианиным пакостям относился философски.
Нынче, однако, Кинтеля взяла досада. Это когда в конце урока Диана заявила:
– Летом вы все обязаны были прочитать «Тараса Бульбу». Кто поленился, читайте безотлагательно. Скоро мы начнем изучать это лучшее произведение Николая Васильевича…
«Обязаны были прочитать»! Кинтеля толкнула неожиданная злость. В последнее время он стал замечать в себе такие вот вроде бы беспричинные вспышки раздражения. И не всегда сдерживал их: надо клапаны-то открывать, чтобы «выпустить пар». Сейчас, правда, сдержался. Но не совсем. Сказал вполголоса:
– Ох уж, «лучшее»…
«Вечера на хуторе…» – это да! Кинтель очень любил их, читал не раз еще и до прошлогодней поездки. А «Тараса Бульбу» впервые прочел на «Кутузове», и повесть эта его… ну как ржавой теркой по душе. Был это какой-то совсем другой Гоголь, хотя вроде бы там тоже Украина, казаки…
– Чем недоволен Рафалов? – поинтересовалась Диана Осиповна.
– Всем доволен. Только «Вечера…» лучше.
– Ты уж поднимись, будь любезен, когда беседуешь с преподавателем… Оценка произведений – дело, как говорится, вкуса. Но есть школьная программа. И кроме того, «Тарас Бульба» – это самая героическая книга Гоголя. Сгусток патриотизма…
Ох, не надо было связываться! Но, глядя в окно, Кинтель тихо спросил:
– Это, что ли, когда в Днепр евреев кидают? Или польских грудных младенцев на копья?
Класс притих. Особенно Бориска Левин, скромненький такой очкастый шахматист, с которым Кинтель сидел на одной парте.
– Ты… – выдохнула Диана. – Ты, Рафалов… поступаешь, извини меня, просто подло. Ты выдергиваешь от-дельные эпизоды… которые обусловлены определенной эпохой… не давая себе труда выявить общую тенденцию…
– Эпоха получается похожая, – все так же негромко выговорил Кинтель. – Как послушаешь радио…
– В том, что говорится по радио, Николай Васильевич не виноват! А ты… ты просто оскорбляешь! Нет, не меня! Мне обидно за великого писателя!
– Мне тоже… – вздохнул Кинтель.
– Всё! Можете быть свободны!
В коридоре Алка Баранова сказала:
– Скребешь на свою голову, Данечка. Диана Осиповна – человек памятливый.
– У нас плюрализм, – буркнул Кинтель.
– Вот-вот. Она тебе и покажет «плю»…
– Скажет «подбери соплю», – вставил оказавшийся рядом Ленька Бряк.
