Амбулаторный прием позволяет мне принимать пациентов отовсюду. Им ни в коем случае нельзя пренебрегать.
— У вас золотые руки, Михаил Александрович! — говорит женщина в возрасте. Она работает в администрации клиники, я год назад спас ее внука.
— Да бросьте, — отмахиваюсь. — Просто это мое любимое дело, вот и все.
Не дожидаясь последующей похвалы, ускоряю шаг, захожу в лифтовой холл и ныряю в кабину. За моей спиной смыкаются металлические двери, и лифт приходит в движение.
Не люблю выслушивать пустые слова. Как правило, после подобных я потом долго болею.
Я просто неплохой врач. Не лучший и не худший. Просто тот, кто специализируется в одном профиле, и только.
Мне повезло пройти обучение у лучших из лучших врачей в области хирургии. Страшно представить, сколько денег пришлось заплатить моему брату, чтобы организовать подобную стажировку.
Но Макс это сделал. Он отправил меня заграницу, обеспечил проживание и обучение. Благодаря ему я достиг всего, что имею сейчас.
У учителей работа спасать от безграмотности, у повара — от голода, а у меня… просто спасать. Хвали, не хвали, а я всего лишь делаю свою работу.
Я этим горю.
— Миха, ты опять в своем репертуаре! В свой выходной опять на посту, — ухмыляется мой старый знакомый. Мы учились на одном курсе, а теперь работаем в одном центре.
Мир тесен! А мир хороших специалистов и грамотных врачей так вообще!
— Вот дома тебе не сидится! — продолжает, качая головой.
— Ну кто ж еще, коль не я, — ухмыляюсь в ответ. — Или тебе без моих пациентов работы мало?
— Ой, не, — выставляет руки вперед. — Уж лучше давай будут твои! — произносит с улыбкой. — С ними проблем практически никогда нет.
— Сплюнь! — качаю головой. — А то наговоришь!
— Могу. Умею. Практикую, — смеется. — Справимся! Не боись!
— Да мне-то что? — пожимаю плечами. — Я свое дело сделал, все что мог поправил. Малыш крепкий. Теперь все будет зависеть уже от него самого.
— Пищевода хватило? — переходит от пустых слов к делу. Он сегодня ответственный в реанимации, будет за маленьким путешественником наблюдать.
— Нет, — поджимаю губы. — Немного не дотянул.
Очень обидно, когда так выходит. Мальчишке не хватило совсем немного, можно было бы попробовать и обойтись без гастростомы, но рисковать и натягивать пищевод я не стал.
Малыш еще будет расти, пищевод тоже. Родителям придется приспособиться под некоторые особенности в плане ухода, но я сделал все в интересах самого малыша.
— Понял тебя, — кивает. — Значит, две стомы.
— Это временно, сам знаешь, — говорю, думая, как связаться с родными мальчика. — Маму обучим, придет время — стомы закроем. Попец сделаем, — озвучиваю свой благоприятный прогноз.
Все поправимо. Все лечится! Для это только требуется время и родительская любовь.
— Надеюсь, они останутся у нас, — озвучиваю вслух свои тревоги. Такому ребеночку вряд ли так грамотно помогут где-то еще.
— Мих, нужно быть полным дураком, чтобы сбегать от такого врача, как ты! — произносит со знанием дела.
— Сам знаешь, такие родители есть, — говорю в ответ. — Далеко не каждый решится так далеко летать, наблюдаться в тысячах километров от дома. Сам понимаешь, это не так просто, как может показаться на первый взгляд.
— Здесь я согласен, — задумывается над моими словами. — Но ты уж постарайся родителям мальчика все объяснить.
Самое сложное. Рассказать родителям и объяснить им, что ничего критичного не произошло, что все поправимо. Но нужно будет всем нам для этого немного потерпеть.
