От моего вопроса сестра посмотрела на травматолога. Травматолог посмотрел на сестру. Но тут в помещение вошли два милиционера, на плечах у которых висела хорошо поддатая барышня в полушубке, ботфортах и с разбитым носом.
– У нас у Беларуси, – громко объявила сестра, – уся медицина бесплатная.
С ушибом на руке про активный отдых пришлось забыть, а пассивный нам был не особо интересен. Наш зимний отпуск накрылся тем же медным тазом, как сказала Оля, что и летний.
Половина весны того года пролетела в работе, а с наступлением тепла по улице рядом с нашим домом стали курсировать мотоциклисты. Они и раньше там катались, но в том году их очень уж много стало. То ли клуб у них открылся, то ли ещё какая-то организация, может даже музыкальная, потому что без музыки они не ездили. По соседству с мотоциклистами, буквально в квартале от нас, располагались пожарники. У тех тоже машины без сирены ездить не умели. Когда одни и другие собирались на светофоре под нашими окнами, ревело и выло так, что хоть в петлю лезь. Да и в ней, наверное, трясло бы. От помешательства Оля спасалась тем, что уходила в ванную и запирала на защёлку дверь, а я брался тягать пудовую гирю, потому что от шума физкультура мне помогает лучше, чем двери.
Но всё время так прятаться и тягать – тоже не дело. Я понимал, что назревает революционная ситуация. Наш перекрёсток Ленина и Карла Маркса как раз хорошо для неё подходил. Верхи на своём четвёртом этаже больше не могли жить в этом акустическом бандитизме, а низы от него или балдели или получали зарплату. Кто-то из нас там был лишним.
Как-то вечером в середине мая, когда мы с Олей снова сидели на берегу Чухонки с бутылкой вина и решали, куда ехать в августе – в Геленджик или в Абхазию, я подумал, что момент настал.
– Может давай уже куда ты там хотела? – спросил я. – На разведку.
Оля посмотрела на меня так, будто я разгадал её военную тайну.
– Я уже забыла, куда хотела, – сказала она.
– Так вспоминай, – сказал я и разлил вино по стаканам.
Мы чокнулись.
– Что это мы пьём? – спросила Оля.
Я повернул бутылку русской этикеткой к себе и прочитал:
– Харш-ле-ве-лю. Белое сухое. Производство Венгрия.
– Средненькое, – сказала Оля.
– Компот, – согласился я. – Истины в нём нет.
Но не прошло и месяца, как выяснилось, что я ошибался.
Первым в списке городов, который мы думали осчастливить своим переездом, был португальский Лиссабон. Португалия, конечно, далеко, но там теплее, чем у нас, есть виды на океан, пробковый дуб, ну и что-то ещё Оля про неё узнавала. Без своей книжки не обошлось и тут. Её мне Оля купила. В ней история была не настоящая, а выдуманная и не про переезд, а скорее про командировку. Один немолодой уже преподаватель латыни из Цюриха повстречал какую-то мамзель из Португалии и настолько потерял от неё голову, что бросил работу, купил билет на поезд до Лиссабона и замутил там расследование каких-то старых дел, от которых всем португальцам только неловко было. Чем там кончилось, я не помню, но читать было интересно.
Интересно было и другое. Я когда узнал, что главный герой – учитель, сразу вспомнил ту американскую профессоршу из Тосканы и подумал, что не удивительно ли это? Я ведь в своё время тоже педагогом подвизался, а кончил тем, что перебрался в Канаду. Может, тяга к странствиям у работников образования – это профзаболевание такое?
