Дуся, плотно прижатая людьми со всех сторон, повела глазами вокруг. Да, прислушиваются. А что еще делать в переполненном автобусе, не затыкать же уши?
– Галь, давай об этом в понедельник поговорим, а? Вечерком после работы.
– В магазине поговорим.
– Поссоримся, Галь.
– Это нежелательно, потому что нечестно. – Галина устало улыбнулась, но продолжала уже тихо и почти совсем спокойно: – Если я не буду ничего знать, я буду о тебе беспокоиться сильнее. В воскресенье позвони мне, лучше с утреца, уж побереги мои нервы, расскажи хоть вкратце, что и как. До вечера понедельника быть в неведении не хотелось бы.
Они замолчали, думая каждая о своем. Дуся уже жалела, что вообще проговорилась Галине об этом обо всем: о Никитке, об их странном, с точки зрения… обывателя? ну да, обывателя, общении и о Дусиной растущей привязанности к чужому мальчику. Бросить, как советовала Галина, мальчишку в новой беде Дуся никак не могла. Полоса у него такая. Сильно, по Дусиным меркам, черная. Как там? «Бачилы очи, шо куповалы, еште, хоть повылазьте?» Дуся же первая к нему подошла. А еще, когда она будет завтра спорить с Галиной, можно будет аргументировать цитатой из какого-то фильма: «Его я больше никогда не увижу, а с моей совестью мне еще жить». Или это не из фильма? Впрочем, эта цитата не совсем годится Дусе: ей кажется, что с Никиткой она будет знакома… ну, долго, очень долго. Может, всю жизнь. И не потому, что Дусе нечем заняться. Просто мальчик такой, уникальный мальчик. Интересно с ним Дусе. Я бы никогда, призналась себе Дуся, в одиннадцать лет не смогла зарабатывать. В одиннадцать лет я была… ну да, сказала она себе правду, в одиннадцать я была полная дура. И в тринадцать, и в семнадцать. И если бы родители не погибли, а бабушку не свалил инсульт… Вот они, открыла Дуся в себе цинизм, которого не замечала раньше, плюсы любой ситуации. Я была бы еще неизвестно сколько набитой блаженной дурой, будь мои родители живы. А я считала поговорку о том, что в любой ситуации есть свои плюсы, неверной. Есть, вот они, плюсы – я сильная и самостоятельная женщина. Только почему, закручинилась девушка, вот у Никитки есть родители, а он все равно самостоятельный, а мне для этого нужно было – Дуся хмыкнула – попасть в особые условия?
– Тебе не нравится? – Автобус как раз свернул к торговому комплексу, и Галина адресовала Дусино ироничное похмыкивание именно ему. – Ну да, архитектура не очень. И вывески безвскусные. – Три месяца работы в рекламном агентстве не прошли даром для Галины. – Но мы же не снаружи смотреть приехали. Ты ремонт-то делать будешь? – честно постаралась Галина уйти от разговора о Никитке. – Надо делать, Дусь. Может, каталоги какие полистаешь, что-нибудь новенькое присмотришь. Ты что вообще планируешь сделать из квартиры?
– Не знаю, Галь. Мне и так все нравится. Просто, все говорят, неприлично, что ли, жить без свежего ремонта. Может, еще годик отживу, а? – Дуся с надеждой посмотрела на Галину.
– Не выдумывай.
– Это же все бабушкино.
– Не обязательно же выбрасывать! Раздай.
– Кому?
– Дусь, ты, ей богу, как маленькая. Объявления по столбам развесь, нуждающиеся сами придут и сами же все вынесут.
– Наверное, так и придется сделать, – Дуся вздохнула. Сначала нужно принести в дом коробки и все вещи в них сложить, а потом уж раздавать пустую мебель. Много лет назад Дуся уже занималась сбором пожитков в коробки, только мебель из родительской квартиры она тогда не продавала и не раздавала – просто оставила там, в квартире, которая перестала быть ее домом, и все. Некогда тогда было заниматься пристраиванием родительской мебели «в хорошие руки».
