Будни науки… - страница 12

Так что после завершения доклада и всех последующих торжеств некая не то чтобы печаль, но, скорее, лёгкая меланхолия всё же незаметно прокралась в Арсения. Чувства победы не было, хотя сама победа была. Так бывает со многими людьми. И выйдя уже ближе к вечеру из этого большого и красивого здания, Арсений сначала просто расслабился, пару минут постоял на ступенях, подышал свежим северным воздухом, покрутил головой, поглядел на низкое, готовое задождить, небо. Да, видимо, эмоции придут попозже, как говорят опытные люди. Он пнул брошенный кем-то окурок со ступеньки и двинулся к стоянке такси: пора было ехать к себе в гостиницу.

Поднявшись в свой номер, Арсений первым делом решил проверить, как себя чувствует его маленькая рыжая зверюга. Благо ноутбук был рядом. Коннект с домом произошёл весьма быстро. Арсений, немного поводил джойстиком и увидел свою собаку там, где и ожидал – в большой комнате, недалеко от настенного экрана. Она дрыхла кверху пузом в кресле – так она частенько делала в его отсутствие. Экран, на котором появлялось изображение Арсения, был смонтирован так, чтобы Жука видела и слышала его отовсюду в большой комнате. Арсений шепотом позвал собаку, и по тому, как мгновенно дрогнули её уши, он понял, что она его ждала и тут же услышала. Собака спрыгнула с кресла и подбежала к экрану. Она решила лизнуть экран в том месте, где, скорее всего, был нос Арсения. Арсений спросил её: «Ну что, мохнопузя, как там у тебя жизнь?» Собака в ответ села и забарабанила хвостом по полу, и у Арсения отпустило всё внутри… Кстати, чуть отпрыгнем в сторону – Жуке, как помнил Арсений, было явно приятно слово «шуршунчик» и в той же степени неприятно другое слово – «тримминг». Какие у неё возникали ассоциации от слова «шуршунчик» – было загадкой, но, когда при ней произносилось слово «тримминг», она поднималась и демонстративно выходила из помещения, плавно поводя на прощание хвостом. И ещё полдня потом дулась. Видимо, она находила это слово непристойным.

Ещё Арсений научил свою собаку вызывать его, когда ей это надо. Для этого под экраном невысоко над полом был дополнительно повешен маленький сенсорный экран, и собака могла подходить и тыкать носом в большую зелёную кнопку. Проходило пять-десять секунд, Арсений на другом конце принимал вызов, и они могли видеть и слышать друг друга. Так они общались, если Арсений был в отлучке. Собака убеждалась, что Арсений жив-здоров, только немного сейчас занят, и потому они пойдут гулять попозже. Её такой расклад в большинстве случае вполне устраивал. А сейчас Арсений просто убедился, что с Жукой всё в порядке, немного поговорил с ней и отключился. Теперь можно и чем-то другим заняться.

Арсений принял душ, переоделся в кэжуал, настроение пошло вверх. Чем бы себя теперь занять? Арсений огляделся. В кресле напротив дивана безмолвно и статуарно сидела девушка-андроид – так уже давно принято в люксовых шведских гостиницах. Она была многофункциональна, но Арсению сейчас не хотелось ни секса, ни еды, ни обзора новостей. Можно было, конечно, сгонять её в магазинчик напротив гостиницы, но Арсений не понимал, что конкретно ей поручить принести. Спать тоже не хотелось. Уже. Или ещё. Он вспомнил, что у него в голове что-то интересное образовалось во время доклада, но вот что конкретно? Поди вспомни теперь… Надо было бы извлечь и зафиксировать пару смутных образов, родившихся и до сих пор крутившихся у него где-то в мозжечке. Для этого Арсений достал свой ноут и тихо посидел какое-то время перед пустым экраном, дожидаясь того момента, когда мутные образы обретут более вербальный вид и их можно будет наконец выудить из собственной головы. Но счастливый момент вербализации всё не наступал, и Арсений понял, что «пока не созрело». Мы это забыли упомянуть, а зря – за Арсением водилось такое странноватое увлечение: в часы досуга он иногда пописывал что-то типа прозы… У него набралось уже изрядно разных эссе и рассказиков. Даже пара пьесок была. На нечто большее он не замахивался – просто не видел в себе соответствующего задора. Писал свои рассказики он, конечно, не пропитания ради и явно не для просвещения широких слоёв населения, а просто для обретения внутреннего баланса – по-другому и не сказать. Хотя эти его литературные забавы даже были известны в узких кругах. Наверное, можно сказать, что она, эта проза, была рыхловата и запутана, но встречались и сочные куски. Часто это походило на то, как некий внешний наблюдатель смотрит извне на некую ситуацию или сцену. Получалось отражение словами траектории движения глаз этого наблюдателя. Иногда резко фиксировались неожиданные детали, но нигде не было долгого залипания. Изложение шло именно так, в том же ритме и с теми же акцентами, как будто это просто глаз сканировал описываемую сцену. Такая техника письма была относительно нова, но, надо признаться, в результате у Арсения всегда было плоховато с сюжетом. Откуда бы ему, действительно, взяться при таком подходе? Поэтому тексты получались просто как пейзажи, хотя иногда вдруг в них появлялся некий налёт платоновщины… Арсений сильно уважал этого человека и считал однозначно недооценённым. А про собственное писательство как таковое Арсений не так давно осознал, что оно, скорей всего, проистекает у него из простой невозможности обсуждать с реальными людьми какие-то ему, Арсению, интересные темы. То есть всё его писательство – это в некотором смысле результат одиночества, способ его компенсации, а не зуд настоящего писателя. Бывало, Арсений неосознанно наделял своих героев разными чертами самого себя, они дискутировали и, к его удивлению, даже ссорились между собой. Получалось что-то типа разговора с зеркалом… Отражение себя в своих героях… Такая вот форма рефлексии.