Папа дал мне с собой упаковку трюфелей и кокосовую плитку. Неплохой набор для путешествия. Выходя из кондитерской, я в последний раз посмотрела в его сторону и нежно произнесла:
– Я люблю тебя, папочка.
С тех пор как мама ушла, я была единственным человеком, который признавался ему в любви. В тот день, когда моя жизнь должна была в корне измениться, я сделала это с особой теплотой – ведь мне стоило обеспечить его своей любовью на всю оставшуюся жизнь.
– И я тебя люблю, милая, – сказал папа мне в ответ.
Я смущенно кивнула и вышла из шоколадницы. Мои глаза были полны слез. Мне хотелось кричать от боли, которая сковала мое сердце тяжелыми цепями. Я знала, что будет тяжело, но не думала, что до такой степени. Каждый раз, покидая папину шоколадницу, я испытывала легкую грусть. Но в день, когда я покидала ее навсегда, мне было не просто грустно – я была абсолютно раздавлена. Я шла не оборачиваясь. Я знала, что если обернусь, то больше не смогу сдерживать эмоции, которые накатывали на меня словно штормовые волны.
Я дошла до Сен-Сюльпис за десять минут. На часах было без пятнадцати семь. Какие-то пятнадцать минут отделяли меня от новой жизни. Я по-прежнему не могла осознать, что со мной происходило. Казалось, я просто смотрю фильм, в котором играл главную роль.
Пятнадцать минут пролетели незаметно. Кажется, за это время я едва успела закрыть и открыть глаза. Камилла не пришла. Я начала волноваться. За несколько секунд я построила пару предположений о том, что могло с ней произойти, как вдруг осознала, что было крайне глупо верить в сказку о путешествиях во времени. Я снова почувствовала себя бестолочью – прямо как в тот день, когда ждала Бернара в кафе, а он не пришел. Я взялась за голову. Как я могла быть такой наивной? Вся моя жизнь была одним большим уроком, который я никак не могла усвоить. Наверно, проблема в том, что я слишком упряма. Мне все время хотелось того, что не было положено мне по судьбе. А может, я вовсе этого не хотела и просто вела себя как малое неразумное дитя? С чего я вообще решила, что мне стоит стремиться к идеальной жизни? Я не такая, как Беренис. Я не смогу достойно исполнять роль смиренной домохозяйки. Пожалуй, я похожа на свою мать. Мы обе плывем против течения и никогда не будем знать, чего, на самом деле, хотим.
Из моих глаз хлынули слезы. Я стояла прямо у входа в Сен-Сюльпис и думала о том, как достучаться до Бога. Или если я не хожу в церковь каждое воскресенье, он не захочет со мной разговаривать? Кстати говоря, если человек каждое воскресенье ходит в церковь, это еще ни о чем не говорит. Взять, например, мою маму. Она ярая католичка, может цитировать отрывки из Библии, но однажды совершила ужасный, непростительной поступок: разбила сердце моему отцу.
Я медленно прихожу в себя. Мне не удалось поплакать, но думаю, я вполне смогу сделать это дома, где меня никто не будет видеть. Я делаю глубокий вдох, бросаю досадливый взгляд на Сен-Сюльпис и иду в сторону бульвара. Сейчас я приду домой, сварю себе кофе, съем кусочек кокосового шоколада, который мне дал папа (он говорит, что кокос вдохновляет на смелые поступки) и подумаю о том, что мне делать со своей жизнью.
Внезапно поднялся сильнейший ветер. Я шла в сторону Сен-Жермен, а он дул прямо мне в лицо, словно предупреждая об опасности.
– Вивьен! – вдруг услышала я знакомый голос.
