Вопрос полковника снова застал капитана врасплох, поэтому Филипс ответил уклончиво:
– Думаю, то же самое, что и Вы, сэр!
– Но это невозможно. Поскольку, чтобы видеть то же самое, что и я, надо быть мной, полковником Морроном. Не правда ли, капитан Филипс? – спросил хозяин кабинете, сделав акцент на фамилии собеседника.
– Так точно, сэр!
– Лично я любовался закатом, – не отступал Моррон, – а что видели Вы?
– Я смотрел, как служащие покидают Сити, и поражался тому, как мудро и совершенно всё организовано, – отрапортовал Филипс.
– Капитан, оставьте этот тон и эти слова для подчиненных! – Моррон сморщил лицо и впервые обратился к Филипсу по имени. – Том! Мы давно знаем друг друга. Что Вы видели? Точнее, что Вы чувствовали, когда смотрели, как эти люди покидают Сити? – Полковник выделил голосом слово «эти», словно хотел подчеркнуть, что к тем людям, внизу, он не имеет совершенно никакого отношения, после чего почему-то снова перешел на «Вы». – Прошу, Том, будьте со мной откровенны. Поскольку, от ответа на этот вопрос зависит Ваша судьба и не только.
Пожалуй, ещё никогда капитан не оказывался в столь затруднительном положении, потому что совершенно не представлял, какой ответ хочет услышать от него Моррон. «Однако если начальник просит быть откровенным, будь им», – сказал себе Филипс, и ответил:
– Сэр! Вы просили быть откровенным. Поэтому я должен признаться, иногда мне кажется – только кажется, сэр! – что наша жизнь могла бы быть иной, – произнёс Филипс и замолчал, выжидая, как полковник отреагирует на его слова.
– Продолжайте, – Моррон откинулся в кресле и с интересом смотрел на подчиненного.
– Не знаю, прав ли я? Конечно, Вам и Высшему Кругу виднее. Но, я подумал, что, если разрешить людям проявлять чуть больше инициативы, это могло бы пойти на пользу Империи, – произнёс Филипс и уже хотел развить свою мысль, но Моррон решительным движением руки остановил капитана, поднялся с кресла, снова подошел к окну, затем повернулся и буквально пошёл в наступление на собеседника, своей решимостью заставив Филипса встать с кресла и выслушать его монолог.
– Капитан, Вы всерьез думаете, что эти полуроботы, эти заготовки людей, эти муравьи, эти серые точки на сером асфальте могут принести пользу Империи? Вряд ли. Потому что всё, что они могут – сутками думать только о себе. Хотя с детства мы внушаем им обратное. Внушаем, что счастье в служении своей колонии, городу, науке, труду, творчеству, Порядку, Империи. Но большинство из них – бездарны и серы, а серость, капитан, – это один из видов плесени, которая ничего и никому дать не может и потому способна жить только за счёт других, пожирать тех, кто оказался рядом. Особенно тех, кто более трудолюбив и талантлив. Поэтому, капитан, давайте не будем обманывать хотя бы самих себя и признаемся, что эти ничтожества дать Империи ничего не могут. Как ноль, который на что бы мы не умножали, в итоге всегда получим ноль.
Откровенность полковника и интонация, с которой он говорил, не оставляли сомнений, что это было не проверкой, но действительными убеждениями Моррона. И хотя Филипс по-прежнему не мог понять, какой реакции ждет от него начальник, он приготовился слушать дальше.
– Вы спросите, зачем всё это: колледжи, колонии, точное следование с детства по раз и навсегда выбранному Пути, вся эта беспощадная борьба с теми, кто не хочет принимать Порядок, и кого мы называем «дикарями», и, наконец, зачем нужна сама Империя? – Моррон посмотрел на Филипса взглядом, требующим немедленного ответа, и, не дожидаясь, когда тот решится нарушить молчание, произнёс. – Всё это, капитан, существует с единственной целью – чтобы «плесень» не разрасталась. Иначе она всё погубит. Попробуйте ослабить Порядок и позволить этим людям, как Вы сказали, «проявить чуть больше инициативы», и увидите, что произойдёт: сначала они сожрут «чужих» – своих начальников, например, меня или Вас, а затем возьмутся за «своих» – коллег, друзей, родных. Вспомните великие революции, когда всё именно так и происходило – когда «плесень», сожрав «чужих», принималась за «своих», и так до тех пор, пока чья-либо сильная рука не останавливала её распространение – террором, кровью, массовыми казнями и лагерями.
