Бульвар Молодых дарований - страница 4

Петька не сумасшедший… А ты просто ничего не понимаешь…

Девушка говорит это каким-то вдруг спокойным, отрешённым голосом.

Никто ничего не понимает… и не знают… И понять не хотят…

Ну так ты объясни мне!.. с жаром говорю тихо я, прижимая девушку ещё крепче к себе и ощущая, как её тугие немалые груди расплываются у меня по рёбрам.

Брат мой, Димка, служит в ракетных войсках… А Петя этот, он там при штабе в придурках, все слухи первым узнаёт. Понимаешь?.. Он со мной в одном классе учился, ну и…

Тосино лицо вдруг краснеет.

Ты только не подумай… говорит негромко она, опустив глаза… У меня с ним ничего не было… такого…

Она вдруг, будто опомнившись, решительно высвобождается из моих рук.

Пойду я… говорит девушка, оглаживая примятый плащик… А ты того… никому ни слова, ладно?

Не сомневайся… говорю я и ощущаю, как холодит мне грудину мокрое пятно от её слёз.

Как тебя хоть зовут?.. спрашивает она, уже уходя и вдруг обернувшись.

Я называю себя.

Тося кивает в ответ.

А общага, что ты спрашивал, помнишь?.. вот она…

И добавляет с чуть лукавой улыбкой, промелькнувшей, как луч солнышка сквозь серую тучу, на запухшем от слёз лице:

Ежли вдруг что – я на самом верху, комната номер девять… Спросишь Никонову Антонину…

Я долго смотрю ей вслед…

Потом поднимаю авоську с бутылками и решительным шагом направляюсь к площади Льва Толстого.

Чувствуя, как всё туже сводит от голода мне живот.

И как подсыхает и вскоре перестаёт ощущаться влажное пятно от слёз девушки у меня на груди.

Вопрос: Какая разница между котлетами и биточками

в нашей столовке?

Ответ: В биточках 95 процентов сухарей, а в котлетах – 96.

(Из студенческого фольклора 1-го Медицинского)

Женские слёзы – страшная сила…

Валяюсь я теперь в нашем изоляторе для студентов, с каким-то паскудством вроде коклюша. Или скорее бронхита. Просквозило гнилым питерским ветром… наверное через мокрое то пятно, которое неделю назад мне девочка на груди оставила… А может, вспотел, обожравшись студня с батоном на радостях, что та тётка бутылки приняла и как есть, до копеечки, рассчиталась.

А теперь вот результат. За грудиной хрипит при каждом вдохе, и кашляю аж до слёз.

Лежу в больничке нашей институтской для студентов, совсем один. И от нефиг делать читаю наставления Брюсова Валерия, о том как пишут стихи. Ямбы там, хореи…

И вечность простоит у озера Мерида

Гробница царская, святая пирамида…

Тьфу!..

Стук осторожный в дверь. И заходит жирный араб, из наших иностранных студентов. Тот самый, с которым мы в столовке за одним столиком обедали вроде с неделю назад.

Ливанец, что ли. Кольцо толстенное золотое на пальце, с чем-то вроде печатки. Прямо перстень.

Я ел тогда свою куцую котлетку, глядя застенчиво в тарелку. А этот ел глазами меня. Глаза у него как сливы – большие, чёрные, на выкате. С жирным блеском.

Странный тип.

И теперь вот заходит он, большой, с лицом прямо коричневым от загара на их Средиземном море… и ставит на тумбочку передо мной коробку, перевязанную красивой шёлковой ленточкой.

Это тибе от меня такой маленьки подарок!.. говорит он и садится сбоку на мою постель. В палате у меня кровать и тумбочка. И всё – ни стула, ни табуретки.

Зачем ти тут заболел?.. Я искал тебья там в столовая, нигде нет. Патом эта твой… Валя!.. сказал ти в эта болница лежиш, адин скучна…

Я смущённо (и чего ему надо, этому толстому?) развязываю красную ленточку и открываю коробку.