–Во-вторых, – снова заговорил Есенин. – мне категорически надоело, что мы с вами, друзья, никогда ни с чем фантастическим не сталкивались, кроме фантастического неумения Чехова выбирать спутницу жизни, а Булгакова специальность. Но не в этом дело. Я предлагаю перепробовать на своей шкуре все городские легенды, хоть что-нибудь интересное и должно ведь произойти! Начиная от извозчика на Кузнецком мосту, заканчивая Воландом!
–Есенин, самое страшное, что мы можем встретить на Кузнецком мосту- подружки моей матери. – цинично произнес Булгаков. – А так, я за.
– Поднимите руки, кто за. – улыбаясь своей идее, попросил Ваня.
Коровьев и Булгаков мгновенно подняли руки, Есенин зачем-то тоже. Базаров сделал это нехотя и с паузами.
– Не верю я в эту паранормальную ересь, но за компанию сходить могу. – впервые за день подал голос немногословный Виктор.
– А я категорически против. Вы что, извините, идиоты? Какие московские легенды? Всю жизнь тут живу, ни разу ни о чем таком не слышал. – скептически покачал головой Чехов, сложив руки на груди.
– Не хочешь- не надо, товарищ. Тебе нечего терять, у тебя дама настоящая ведьма. – огрызнулся Есенин. – Я ничего не имею против девушек, сам профессионал в сфере обольщения, да и помните, как я про Ангелину выражался, когда Коровьев с ней был? Но, Чехов, твоя Маша это ужас на ножках.
– Ты перегибаешь палку! – Женя вскочил и сжал кулаки.
– Подраться со мной хочешь? Нашелся Печорин! – Ваня спрыгнул с подоконника и шагнул в сторону Чехова, выражая на лице искреннее разочарование и злобу. – Я думал, мы друзья, а ты нашу дружбу так легко предаешь.
Чехов схватил Есенина за воротник рубашки, и прошипел в лицо, огрызаясь от каждого слова, как свирепая собака, нападающая на излишне наглого рыжего кота во дворе:
–Друзья не оскорбляют девушек друг друга.
Есенин сжал его запястье и откинул руку в сторону, с ненавистью отслеживая вздымающуюся вену на лбу Чехова. Его переполняло отвращение ко вчерашнему другу, злоба вспенивала кровь внутри, а руки дрогнули от переполняющих эмоций. Оранжевое закатное солнце словно сменило цвет на агрессивно-красный, оно било в лоб Есенину, стоящему напротив окна, крася рыжие волосы того в яркий алый оттенок. Он хотел было что-то выпалить, как вдруг чья-то рука откинула Ваню как котенка за шкирку на подоконник, а Чехова обратно на ступени.
–Ребят, черт, вы совсем с ума сошли? – прорычал разорвавший их Коровьев. – я вас двоих очень ценю и уважаю, но никто кроме вас не хочет, чтобы перепалки продолжались! Не забывайте, что мы с вами в первую очередь друзья.
–Ты прав, Адам. – устремив глаза в пол пробормотал Есенин. – Простите, я не знаю, что на меня нашло.
–Я пойду, наверное, с вами. – зашептал Чехов, ковыряя край брюк и не поднимая глаза на Гротеск.
Компания сидела молча, каждый глядел в какую-то одну точку и думал о чем-то своем, в основном о скотском поведении Есенина с Женей, которое очевидно являлось концом мирного периода в дружбе. Все затихли и словно боялись проронить хоть слово. Солнце, снова ставшее оранжевым, принялось читать надписи на стенах, которыми был полон подъезд, и старалось лишний раз не попасть в тоскливые глаза товарищей.
–Вот и славно! Все в сборе! – резко крикнул Ваня, вырывая друзей из пустой задумчивости. – Предлагаю начать со следующей недели! Каждый день по месту!
Булгаков и Базаров заулыбались, Чехов кивнул, все-таки сумев оглядеть товарищей, Коровьев радостно расцвел, выпрямился и полным уважения взором оценил Есенина. Наивность и яркость Вани всегда выводила Гротеск из любой грусти, оставляя их лишь думать: «Ну дела! Остались же в мире еще люди солнца!»
