– Никогда так много не танцевала, – признаётся Эмили.
– Я тоже.
– Ты был великолепен, – подбадривает она меня.
Нет, ты. Нет, ты. Нет, ты. Я повторяю это до тех пор, пока не наберусь достаточно смелости озвучить. Но из-за холода у меня, кажется, онемели губы.
– Помнишь, как мы наблюдали за звездопадом прошлой осенью? – она дёргает меня за рукав. – Небо тогда было прям как сейчас!
– Да.
– Было красиво, – продолжает она. – Я тогда загадала желание.
– Ты…
Великолепная. Великолепная. Великолепная. Просто скажи это!
– Как думаешь, оно исполнится? – спрашивает она, глядя наверх. Вдруг её лицо озаряется самой яркой улыбкой, которую я только видел. – Майки, смотри!
На мгновение чёрное небо сверкает белой вспышкой. Это похоже на «птичку», которая не вовремя вылетела из фотоаппарата. Ребята оборачиваются и с удивлением смотрят вверх: сгорающая комета пролетает над Лос-Анджелесом, разрывая небо на куски, как бумагу. Всё вокруг блестит и сияет, посуда звенит, высокие каблуки стучат по деревянному полу. Я обожаю Эмили.
Но люблю ли?
Каролина
По-осеннему холодный дождь напоминает, что лето не вечно. К солнечной Калифорнии привыкаешь с первых секунд, даже не успев выйти из самолёта, но к пасмурно-серой – никогда. Ночной Лос-Анджелес впервые выглядит как никогда унылым. Кажется, что это место не создано для печали. Но, когда ветер воет в вентиляции громче дикого волка, а с океана тянет прохладой, невольно задумываешься: а может, бросить в сумку крем от загара и следующим утром рвануть во Флориду?
В молодости я, наверное, так бы и поступила. Мысль о том, что я когда-то смогу остепениться, казалась мне невозможной. Мир стал для меня огромной клеткой, в которой из тигра пытались сделать кошку. Мне пришлось объехать половину земного шара, чтобы понять: отсюда нет выхода. Ты либо играешь по чьим-то правилам, либо выбываешь из игры.
Но Эл подарил мне свободу – маленький уголок в огромной клетке, где я могла не бояться любить того, кого люблю. Это была до смеха маленькая комната на окраине большого Лос-Анджелеса, но она была только моей, хоть и на двадцать четыре часа. Эл показал, что необязательно гнаться за счастьем. Он стал моим якорем. В моей гавани почти никогда не бывает спокойно – но, может, это то, что делает меня живой? То, что не даёт мне утонуть в пучине бытовых проблем?
В такие моменты я жалею, что снова поленилась купить ежедневник. Это одна из тех мыслей, которые важно записывать и перечитывать вслух. Я не виновата в том, что люблю другого. Я виновата в том, что так и не решилась снять с пальца кольцо.
Я никогда не хотела, чтобы кто-то подумал, будто я считаю Джорджа плохим супругом. Скорее, просто неподходящим. Майки не даст соврать: он оказался прекрасным отцом. Однако наши личные отношения зашли в тупик, когда мы стали жить под одной крышей. Розовые очки дали трещину.
Но Эл… Он был как глоток свежего воздуха. Свежего, сладкого воздуха, который бывает только после дождя. И как после этого я бы затянула на шее верёвку?
Стараясь не разбудить Эла, я подбираю свою одежду с пола и проскальзываю в ванную. Удивительно, как я пьяна без единой капли. Неужели такое возможно? Я впервые за много лет снова чувствую себя счастливой. Я впервые за много лет снова чувствую себя живой.
Скрип двухместной кровати всё ещё доносится из дальних уголков моего подсознания. Пламя стыда слегка обжигает щёки. Бульварные романы, которыми в юности зачитывались мои знакомые, похоже, не такой уж и плод фантазии. На улице – полночь, в моём сердце – рассвет.
