Его кажущиеся огромными из-за очков глаза бегают по нам, будто сканеры.
– Ну, допустим, я, – подает голос мой, судя по всему, новый одногруппник.
– Значит, так, – директор встает из-за стола и пугающе медленно, даже как-то по-змеиному подползает к Бестужеву, – я тебя принял только потому, что меня сверху очень попросили, – на этой фразе его до странного кривой указательный палец взлетает к потолку. – Если с твоей стороны будет хоть малейшее непослушание, я сотру тебя в порошок, понял?
Эм… Я чего-то не понимаю, или в провинциальных городах принято сыпать угрозами в адрес вновь поступивших студентов? Что-то вроде превентивной воспитательной меры? А что, если этот сухощавый и на меня сейчас набросится?
– Да вы не нервничайте, дяденька. Все пучком будет, – создается впечатление, что самого Бестужева нападки директора вообще ничуть не колышат. – Только это… Вы свою тачку паркуйте подальше от колледжа, лады? А то мало ли…
Набухшая вена на лбу Роберта Александровича начинает зловеще пульсировать, а сам он стремительно наливается краской, приобретая удивительное сходство с Сеньором Помидором из сказки «Чиполлино».
– Поганец! – гневно выплевывает директор, явно не стесняясь в выражениях. – Я тебя предупредил, Бестужев: любое нарушение – и ты вылетишь отсюда быстрее, чем успеешь произнести слово «диплом»!
Без понятия, почему педагогический коллектив колледжа так взъелся на этого парня, но его самого происходящее, кажется, только забавит. Засунув руки в карманы широких джинсов, он раздувает из жвачки внушительного размера пузырь, а затем демонстративно громко его лопает.
– Вас понял, начальник, – с издевкой в голосе бросает Бестужев. – Разрешите откланяться? Звонок-то уже прозвенел.
Директор испускает обреченный вздох и изображает небрежный взмах рукой, дескать, иди-иди, глаза б мои тебя не видели. Очевидно, Бестужев и ему подобные вызывают у мужчины стойкую неприязнь, граничащую с аллергической реакцией. Еще немного – и он от недовольства багровыми пятнами пойдет.
Затем громадные глаза Роберта Александровича находят меня, и он устало произносит:
– А тебя, Янковский, мы очень рады видеть в нашем колледже. Кто знает, может, ты и для нас победу в какой-нибудь олимпиаде заработаешь?
В общении со мной его интонации становятся куда более дружелюбными.
– Возможно, пока не знаю, – неопределенно повожу плечами.
По правде говоря, я действительно собираюсь принять участие во всероссийской олимпиаде по русскому языку, которая состоится через несколько недель, но трепать о планах раньше времени – не в моих правилах.
Сначала поступки – потом слова. Именно этому всегда учил меня отец.
Попрощавшись с директором, мы выходим в коридор и направляемся следом за Виталиной Андреевной, которая торопливо семенит на второй этаж.
– Слышь, братан, а ты че, типа отличник? – слегка сощурив левый глаз, интересуется Бестужев.
До меня только сейчас доходит, что он не до конца выговаривает букву «л», и вместо нее в его речи слышится что-то похожее на звук «вэ». Слух это не режет, но придает его говору какую-то особую, дерзкую манерность.
– Типа того, – отзываюсь я.
Мне пока непонятно, можно ли доверять этому парню, или он реально отмороженный. С виду вроде ничего, но то, как реагируют на него взрослые, смущает. Надо бы присмотреться к нему повнимательней. Сформировать свое собственное мнение.
– Ништяк, значит, будешь давать мне списывать, – изрекает он, ухмыляясь. При этом его слова звучат совсем не как просьба. – Я, кстати, Глеб, а ты?
