Бур-Ань. Повесть из древне-зырянской жизни - страница 7

И оба рассказчика замолчали, кончивши свое повествование. Зыряне смотрели на Бур-Ань, ожидая, что она скажет, но долго молчала благодетельница зырянского края. Известие поразило ее. Грудь ее заволновалась, на лице блеснула радость… Глубоко задумалась она и не видела ничего окружающего, но вот подняла она голову и светлым, ласковым взором окинула важгортцев.

– Люди зырянские, тепло и задушевно зазвучал ее голос, – напрасно страшитесь вы! Стефан-москвитянин не обманщик, не обольститель, я знаю его. Он человек правдивый. Он не обольщает нас, а добра нам желает. Но добра многие не понимают, и мы не понимаем его… Напрасно страшитесь вы! Стефан не насильно в нашей земле христианскую веру вводит, а добрыми словами увещает. А доброе слово – не беда. Кто не желает слушать – не слушай. Это никому не заказано. А если наша вера лучше русской, то пусть жрецы наши докажут это Стефану и нам – и мы не склонимся к русской вере. А если русская вера лучше нашей, то почему же не быть в лучшей вере, чем в худшей?.. Вы верите, что Стефан подослан от русских князей мутить народ зырянский, но какая же польза в этом? Ведь русские князья и без смуты могут разорить наши селения и нас потопить в Эжве, если пожелают. Но они не желают этого, они не настолько жестокие… Так, вот что я скажу вам, вокъяс: – Живите спокойно, мирно, не бойтесь Стефана-москвитянина, ибо не разбойник он и не верьте разным слухам, если разнесутся они, а там – воля Неба. А теперь я отдохнуть хочу. Ступайте все по домам и помните мои слова. А завтра я еще потолкую с вами.

И она поднялась с места, чтобы идти в избу старшины, где обыкновенно отдыхала, а собравшиеся зыряне тихо вышли из чукэрчан-керки и медленно разошлись по домам, рассуждая о слышанном от Бур-Ани.

Безусловно поверили они словам своей благодетельницы и почувствовали большое облегчение, но одного не могли понять: почему же Бур-Ань заступается за Стефана-москвитянина, когда он враг ее отцу, великому Войпелю и почему она так легко относится к этому делу, когда оно самое важное для зырянского народа? Но это было выше их разумения и они ограничивались тем, что говорили:

– Это ее дело. Она знает, что говорит, и не нашему уму понимать все. Она худому не научит. Так пусть же будет так, как она сказала, а там воля богов…

И на этом их рассуждения кончились.

Дальше они не решались идти, из опасения оскорбить Бур-Ань. А этого они боялись пуще всего на свете.

Теплая летняя ночь опустилась на Важ-горт, приютивший Бур-Ань, которая осталась ночевать в нем. На небе сиял месяц, заливая своим мягким светом убогие избушки зырян, проникая в таинственную глубину леса и отражаясь в водах Вычегды, тысячами искр переливавшихся на текучих струях реки. Царила тишина, не раздавалось ни звука. Только время от времени, с некоторых дворов доносился вой полуголодных собак, нарушавший ночное безмолвие. Зыряне безмятежно спали. Вообще они не любили бодрствовать ночью и ложились спать рано, с заходом солнца, чтобы хорошенько выспаться до утра. Не то – во время охоты. Тогда они спали мало, проводя дни в погоне за добычей, а большую половину ночей – приготовляя стрелы для своих луков и обдирая добытых зверей. Теперь же было свободно: весенняя охота (преимущественно на птиц) закончилась, от зимы осталось много запасов, которыми можно было дожить до осени, а осенью – новая охота, продолжающаяся до самой весны. Осенью и зимой было не до сна: тогда добывались самые дорогие меха, служившие для уплаты дани и для продажи устюжским купцам, летом же зыряне отдыхали – конечно, если обстоятельства позволяли это, – и безмятежно спали по ночам, не упуская случая поспать и днем. То же было и теперь. Важгортцы сладко спали, наполняя избы громким храпом, и никто не подумал о том, что не лишним было бы поставить на берегу Вычегды караульного, который наблюдал бы за тем, не покажутся ли снизу удалые вольные ушкуйники или сверху – свирепые вогуличи, приходившие из Перми Великой и страшно опустошавшие привычегодские селения. Об этом никто не позаботился, и селение стояло никем не дозираемое и не хранимое (кроме десятков двух костлявых собак, еле живых от постоянного голода), а между тем, время подошло такое, что во вражеском набеге ничего не могло быть удивительного. Это было излюбленное время у разбойников, набегавших на зырянский край.