– Ну началось… – проворчала Полинка, но подошла к нам и тоже обняла сразу обеих, защекотав наши лица своими кудряшками.
После этого все почувствовали себя свободнее, стряхнули остатки неловкости, переглянулись уже по-другому – тепло и открыто.
– Пойдём, француженка, – Полинка взяла меня за плечо, поворачивая в нужном направлении. Глянула на мои промокшие ноги, – Запасная обувь-то у тебя есть или эту сушить придётся?
Запасная обувь была. Я хорошо знала через какие дебри скоро предстоит пробираться и ещё в Париже, прямо по дороге в аэропорт, купила тяжёлые армейские ботинки с высокой шнуровкой. Купила и другую походную экипировку, о чём теперь начинала жалеть, глядя на то, как просто одеты подруги детства и подозревая, что и завтра они будут выглядеть не сильно иначе.
– Мы в гостиницу идём? Она там же, где и раньше?
– А ты как думаешь? – невесело усмехнулась Машка, – Оглянись. Многое изменилось?
Я послушалась совета и оглянулась. Впервые с тех пор как вышла из автобуса по-настоящему посмотрела вокруг.
Одноэтажное здание автостанции. Маленький сквер рядом. Разбегающиеся от него в четыре стороны дороги. По их обочинам – вперемешку покосившиеся деревенские домики и двухэтажные послевоенные бараки, чёрные от времени. Дальше по улице, ближе к центру города – уже кирпичные хрущёвки, те самые, в одной из которых когда-то жила моя бабушка. Нет давно на свете бабушки, а дома, в которых она и другие жители Верхней Руды когда-то получали долгожданные квартиры от завода, стоят до сих пор. И, наверное, будут стоять ещё очень долго, до тех пор пока суровый местный климат не раскрошит кирпичи стен, не ослабит фундаменты, не истончит крыши. Даже деревья, растущие вдоль улиц в квадратных отверстиях тротуаров, были всё те же – старинные тополя с побелёнными стволами, узловатые от времени, зелёными свечками взмывающие к небу.
Ничего не изменилось. Где-то шли годы и десятилетия, я взрослела, зрела, старела, мне навстречу вращался земной шар, открывая новые дали и возможности, умирали родители, рождались племянники, рушились режимы, гремели войны… а здесь всё так же полоскалось бельё на верёвках, курился дым печных труб, по утрам орали петухи, по вечерам мычали возвращающиеся с пастбищ коровы… и пропадали дети.
– Эй, ты в порядке? – перед моими неподвижными глазами замаячила пухлая Полинкина ладонь, – Чего зависла?
Я поморгала. Глубоко втянула в лёгкие на удивление чистый воздух.
– Так странно. Как будто только вчера здесь была. Или вдруг в прошлом оказалась.
– Ну тебе может быть и странно, – Полинка пожала плечами, – А мы здесь жизнь прожили, нам норм.
Я честно попыталась представить как это – прожить всю жизнь в таком месте, где время будто остановилось. Где что-то если и меняется, то незначительно, медленно, через силу, так, что этих перемен словно и нет. День за днём, месяц за месяцем, год за годом видеть эти улочки, то взбирающиеся вверх к центру города, то спускающиеся вниз к пруду, эти дома, ветшающие так же незаметно, как Уральские горы на горизонте меняют свои вековые очертания, этих людей, всегда одних и тех же, словно вместе с тобой застывших в коварной ловушке времени…
Наверное что-то отразилось на моём лице, потому что Полинка отодвинулась и сказала похолодевшим голосом:
– Ну, знаешь ли, не всем в Европах жить да по морям плавать. Мы люди простые – где родились, там и сгодились. Тем и богаты.
