– И ты с ними сбрасывался?!
– Чего я, дурной лошади свояк? ни копья!
– Ну, ты и даешь! Смотри, подзалетишь ведь, Соссий. Кстати, что это у тебя за имячко, все хочу спросить, сроду до этого не слыхивал?
– Да матушкина сестра подсказала, дура, самая грамотная в те времена у нас в родне считалась – учительница, вот и научила, послушались, сказала, что означает «здоровый», а какая мать не хочет видеть своего ребенка здоровым.
– Н-да, – досталось же дочкам отчество, прямо оскорбление какое-то – «сосиевны», «соски».
– Не говори, – согласился Хрюкин, но по его беспечному виду никак не заключишь о каком-то всвязи с этим переживании. – Где сейчас, Витя, можно не подзалететь, да везде бойся, – вернулся он к прежнему разговору.
– Сижу вот, вяжу и побаиваюсь, а ну директор выломится или кто со стороны. Своих-то я больше никого не боюсь, с Лебедевым мы регулярно бухаем, Анка, вообще, не в счет, остальные же мне до лампочки, так что все пока тихо-мирно.
– Вот у тебя, Витя, как на семейном фронте, все нормально?.. Ну и дай бог. А у меня, как на фронте, противостояние, крыса моя не варит мне вообще и, больше того, спать поврозь стали, не подпускает, бойкот.
– Может, другого завела?
– Вряд ли, с её-то мордой овечьей. В другом причина, по ее наущению, старшая дочка, второклассница, ведет специальный дневник, где по датам расписано мое состояние. Предположим – двадцатое, папка пришел сильно выпивши, тогда-то – немножечко, а тогда дяди под руки привели, ну и все в таком роде. В прошлом месяце кажет супруга мне эту статистику, получается, что из тридцати дней совершенно трезвый я был три дня. Они, крысы, оказывается, к опьянению причисляют даже то, что я пива пару бокальчиков пропущу, запах есть и все – пьяный, строже чем в ГАИ.
– Интересно, – ухмыльнулся Истомин, – три дня, не густо, самому-то не надоедает?
– Да нет, чего тут такого, дело житейское, я же зарплату всю приношу, до копейки отчитываюсь. Мне выпивка, Витя, деньги делать не мешает. Этот раз получил со склада тридцать пар кед, десять пар кроссовок, мячи, боксерские перчатки и все отволок в магазин – на полторы сотни потянуло, ну кто бы их мне дал, если бы я не крутнулся вовремя…
– Как в магазин? – не понял Виктор. – Кто их там примет, их же пацанам дали носить?
– О-оо! Вихто-ор! да я вижу, ты в этих делах свежее хека из холодильника, – восхитился Хрюкин и разъяснил снисходительно, – в магазине есть люди, входящие в долю, а бурсаки, те и в старье перебьются, им и того много. Обувь только в магазине новая, раз пробежались по грязи, стала старая. Ну а по количеству у меня всегда ажур, старья, Витя, я напас по горло, ни одна ревизия никогда не пришкрябается…
Зачем он мне все это рассказывает, спрашивал себя мысленно который раз Виктор, проверяет, что ли, могу ли заложить или чуток тронутый.
– …Или вот на зону недавно футболистов возил – тоже денежки, Витя. Соревнования четыре дня, турнир по олимпийской системе, мы, соответственно, вылетаем в первый же день. Хлопчики так те только ведь и думают, как бы лыжи домой поскорее навострить. Я их и отпустил, при условии, что про суточные они забудут, что нужно, мол, для магарыча судьям, чтобы вылет на последний, четвертый день оформили. Хлопчики аж заблеяли от радости, нужны им эти суточные. Мне же бумажки оформить нужным числом, раз плюнуть, друзей хватает. А хлопчиков, Витя, четырнадцать рыл, на каждого рубль тридцать пять в день, умножаем на четыре, получается пять с лишним, умножаем на четырнадцать – больше семидесяти рубликов, минус рублей двадцать, что я отдал им за за день, а-аа, чуешь, чистыми тянет за пятьдесят. Да еще, Витя, есть навар с проезда, в Красногоровку билет в одну сторону двадцать копеек, взад-вперед за четыре дня набегает больше двадцати рубликов, а они, хлопчики, народ боевой, они и в первый день-то почти все бесплатно проехали, по проездным, хоть и не их маршрут там у большинства прописан, да еще билетов мне насобирали кучу для отчета.
