Я разозлился на себя. Да с чего я взял, что должно что-то кончиться! На Корабле ничего не может кончиться. Это же мой мир! Он не может позволить мне умереть. С водой – это случайность, запах пыли – это просто запах сухой почвы. Все наладится. Все будет хорошо! Тем более, моя семья приготовила мне какой-то сюрприз.
Улит вынырнул из бокового коридора перед самым носом – я даже вздрогнул – и загородил собой проход в столовую.
– Подожди! Подожди! – заскрипел он. – Еще не все готово! Мы тебя позовем. – Улит неуклюже прогромыхал в проход и закрыл за собой дверь.
Я остался топтаться в коридоре, не зная, что предпринять. Прошло минут десять. У меня забурчало в животе. Завтрак запаздывал. Это было немыслимо! Роботы, особенно Пу, всегда отличались исключительной точностью. За моим Распорядком Дня они следили тщательнее, чем за графиком собственной профилактики. Видать, действительно готовится нечто особенное…
И как раз в этот момент дверь в столовую раскрылась. По обе стороны от прохода застыли Пу и Улит. Зазвучала торжественная музыка. Странно, но звуки были абсолютно чистыми, без скрипов и лязгов. Я не сразу догадался, что ее издают не роботы. Музыка лилась из звуковоспроизводящего устройства, которым я часто играл в детстве, а потом почему-то забыл.
Я шагнул в зал. Он просто сверкал белизной свежевымытых стен! Все полсотни столов были застелены белыми скатертями, чего я не помнил за всю свою жизнь. На самом дальнем – пятьдесят первом, стоящем отдельно, напротив центрального ряда, – возвышалось нечто большое и круглое. Этот предмет сразу привлек мое внимание, и я не сразу заметил в окружившей меня белизне, что на одном из двух кресел возле пятьдесят первого стола сидит кто-то в белом…
Мои ноги подкосились, перед глазами все поплыло, и я бы, наверное, упал, если бы роботы не подхватили меня с двух сторон манипуляторами.
– Я же говорил, не надо так неожиданно… – глухо прохрипел Улит.
– К-кто там? – промямлил я. Язык тоже стал ватным, как и ноги.
– Твоя невеста! – ответили роботы дуэтом, а Улит добавил: – Татьяна Морина.
Я икнул, потеряв дар речи. В глазах моих, видать, тоже что-то замкнуло, как у Улита в минуты волнения, и я никак не мог сфокусировать взгляд. Но белое пятно впереди уже потянуло меня к себе, не обращая внимания на мои заплетающиеся ноги. Улит и Пу едва поспевали следом, все еще протягивая ко мне манипуляторы, но уже не дотягиваясь – передвигался я все-таки быстрее их, даже на ватных ногах.
Приближаясь к столу я почувствовал, что в голове почти прояснилось, ноги перестали дрожать, язык обрел чувствительность, а глаза – прежнее зрение. И последние сделали это напрасно. За столом сидел обмотанный в белую простыню скелет! На костях и черепе еще сохранились куски иссохшей, заплесневелой кожи, но глазницы зияли черной пустотой, нижняя челюсть отвисла в мерзком оскале. И только густые, пепельно-серые волосы казались живыми, но подернутые пыльной изморозью.
Я медленно повернулся к роботам. Их надраенные корпуса, казалось, вмиг потускнели от моего взгляда.
– Я же говорил… – хрюкнул Улит, и окуляры его принялись вращаться, все набирая и набирая обороты. Я испугался даже, что линзы вылетят сейчас из креплений, и несчастный Улит лишится зрения. Поэтому орать я не стал. Сказал только:
– Эх вы… Безмозглые! Бессердечные… – И пошел к выходу.
– Постой, Мас, постой! – заверещал Пу, пытаясь ухватить меня манипулятором. – Постой, Масенький! Скажи, что мы сделали не так? Ведь мы так старались! Мы хотели, как лучше!
