Быки для гекатомбы - страница 2

– Вот недоумки! – разгоряченный полковник опомнился первым и уже хотел было надавать по шее незадачливым солдатам, но я похлопал его по плечу.

– Будет вам. Они и так лишились сытного ужина. Быть может, последнего в их жизни, – произнес я снисходительно и опустил стекло. – Раз не вышло вам самим подкрепиться, предлагаю считать быка священной жертвой.

– Кому? Богу войны? – кисло усмехнулся один из солдат, уже отмеченный боевым шрамом на молодом, почти юношеском лице. – Бык ушел от нас живым.

– Жертва есть жертва. Предоставьте Марсу решать его судьбу, – подмигнул я в ответ.

Гравий зашуршал под колесами, и блокпост остался далеко за спиной. Слева раскинули могучие лапы хмурые северные ели, справа – старые дубы, покрытые благородным золотом ранней осени. Наш путь пролегал посередине и вилял то в одну, то в другую сторону, вокруг поваленных стволов и еще не засыпанных воронок, вывороченных булыжников и остовов сгоревшей техники.

– Зря мы их не наказали, – полковник недовольно покосился на меня из лобового зеркала, и, не дождавшись ответа, продолжил. – О вас ходят самые противоречивые слухи. Сложно отличить, где правда, а где ложь. Но я никак не ожидал, что вы появитесь здесь по столь… По столь незначительному поводу. С каким девизом, вы говорите, ходит в бой этот батальон?

– «Перед лицом Вселенной!» – отстраненно ответил я. – Далеко еще до места его дислокации?

– Совсем нет, но нужного вам человека еще придется поискать, – сказал он задумчиво. – А эмблема, значит, Беллерофонт верхом на Пегасе…

– А какие, вы упоминали, слухи?

– Человек в штабе предположил, что это как-то связано с одной полузабытой историей, нашумевшей несколько лет назад… – Ваш человек неплохо осведомлен.

– Значит, это правда? – на лице полковника проступило удивление.

– Да.

– А что, все-таки, случилось тогда?

– Рано или поздно наступает момент, когда ты оказываешься на распутье, – медленно произнес я. – Момент, когда тебе приходится сделать выбор.

Стаявший снег превращается в лужи, воздух все теплее и теплее с каждым днем, ветер колышет кроны деревьев, на которых щебечут возвратившиеся из теплых краев птицы. Этот март не менее странный, чем прошедшая зима. Он слишком теплый, а значит слишком римский.

В Древнем Риме март был первым из десяти месяцев – месяц, названный в честь бога войны. В теплом Лациуме это время считалось идеальным для начала военных кампаний, достаточно теплым, но еще не жарким. Стройные манипулы, предварительно принеся обильную жертву яростному и безжалостному Марсу, шли на север для кровопролитной борьбы с этрусками[1] и галлами, а на юг – для сражений с луканами и самнитами[2]. Март – это месяц Рима, месяц молодой и блистательной республики, окруженной со всех сторон врагами, но слишком честолюбивой, чтобы идти на компромиссы, слишком гордой, чтобы встать на колени. Если бы месяцы существовали до появления времен и материи, Большой Взрыв непременно пришелся бы на март.

Но в нашей полосе этот месяц – больше зимний, чем весенний – ближе к своему концу становится грязным и слякотным, превращая добрую половину дорог в непролазные топи. Это время года – сущий ад, особенно там, где вместо путей сообщения – распутица, а вместо заранее определенных маршрутов – лесные лабиринты. То есть для львиной доли России. На непроходимых дорогах, если это можно назвать дорогами, где-нибудь под Омском водители фур и бензовозов ждут помощи тракторов. Ждут долго, пока, наконец, не понимают: трактора тоже завязли где-то на полпути.