– Мишель, ты ли это? Или я брежу наяву и всё это – плод моего воображения?
Подойдя ближе, Мишель взял Дашу за руку и, заглянув в её глаза, сказал:
– Бог услышал твои молитвы и привёл меня сюда. Я знаю, что ты ещё не совсем здорова и любое потрясение для тебя губительно. Я – твоя тень, ты – мой свет, мир и космос.
Даша взяла Мишеля за руку. Лодек тактично отошла на пару шагов от влюблённых. После долгого расставания, обусловленного болезнью Даши, они просто молчали, слушая дыхание друг друга. Лишь их глаза, когда взгляды пересекались, говорили о многом. Волна прошла по телу Даши, давая ей заряд. Она чувствовала прилив сил и энергии. Возвращалась к жизни.
– Я молился за твоё здравие. Даша, я люблю тебя и не представляю без тебя свою жизнь. Родная, я виноват перед тобой.
– Молчи! То, что случилось, – это испытание наших чувств. Твои молитвы оживили меня, Костя, не кори себя. Господь даёт испытание по силам, и мы это выдержали.
Так они провели три дня. Ощущение, что Мишель рядом, только руку протяни, возвращало Дашу к жизни. Доктор Мате лишь улыбался, а Фирсанова и Лодек оберегали их покой.
Влюблённые молчали на прогулках, только глаза их были красноречивее тысячи слов.
Мате разводил руками:
– Вот что значит сила любви! А говорили, враньё. Вот он, наглядный пример.
Так прошло ещё два дня, и Мишель стал собираться обратно:
– Радость моя, мне необходимо вернуться. Тебе же надо выздоравливать, я тебя никому, слышишь, никому не отдам…
По возвращении в Париж Мишель занялся написанием статей, которые Лишка просил. В душе же он ликовал. Глаза светились, а улыбка, которой прежде не было, не сходила с его лица. Он готов был кричать от радости, петь, танцевать. Но этого делать было нельзя, потому что это тайна, открытие которой могло стоить ему головы, а смех без причины – признак дурачины. Поэтому Мишелю оставалось только улыбаться. И он улыбался, делал комплименты цветочнице на углу его дома, девушкам-машинисткам в редакции газеты и просто незнакомым ему парижанкам. От Филиппа не укрылось его возбуждение.
– Мишель, вот уже пять дней ты сияешь, как новогодняя ёлка. Поделись, иначе сочту тебя за сумасшедшего.
– Она, она… – Он задыхался от чувств, переполнявших его.
– В конце концов, можешь внятно сказать?!
– Она улыбается, ходит и говорит.
Филипп не верил услышанному. Даша пришла в себя. Но это из области фантастики!
– Прости, Мишель, но, по-моему, ты сошёл с ума.
– Вовсе нет, доктор говорил, что мозг ещё до конца не исследован и возможно всё что угодно. И вот это случилось! Мне писали, что она пришла в себя, начала садиться на кровать, пытается самостоятельно есть и ходить. Я не удержался и поехал в госпиталь…
– Безумец!
– Плевать, зато теперь я знаю: она идёт на поправку и говорит. Боже, какое это счастье – слышать её, видеть, держать за руку. Я самый счастливый человек. По возвращении я сходил в церковь на службу, поставил свечу и помолился.
Филипп смотрел на Мишеля и искренне был рад за него и Дашу. Он понимал, что именно благодаря молитвам возлюбленного Даша вернулась к жизни.
– Что теперь?
– Ничего, Даша выздоравливает, за ней есть кому присмотреть. А у нас дело, которое не терпит суеты и спешки. От террора мы не уходим. Сейчас вся оккупированная Франция должна гореть огнём. Листовки должны быть расклеены везде, даже на комендатурах и казармах немецких солдат. Будем вербовать сочувствующих нам. Этим и займёмся. Я им за Дашу такое устрою, век меня не забудут…
